- Так вот что! - сказал тронутый герцог. - Ах, бедный Каноль. - А ведь он отказывался от счастия! - прибавила прелестная гасконка. - У него прекрасная душа, - заметил герцог, - это делает ему честь. - Я даже обещала ему с клятвою, что никогда никому не скажу ни слова про эту тайну. Но ваши подозрения заставили меня проговориться. О, горе мне! Я забыла клятву! Горе мне! Я изменила тайне моего брата! Нанона зарыдала. Герцог бросился перед ней на колени и целовал ее прелестные ручки. Она опустила их в отчаянии и, подняв глаза к небу, казалось, вымаливала себе прощение за клятвопреступление. - Вы твердите: горе мне! - вскричал герцог. - Напротив того, счастье всем нам! Я хочу, чтобы милый Каноль воротил потерянное время. Я не знаю его, но хочу познакомиться с ним. Вы представите его мне, и я буду любить его, как сына. - Скажите, как брата, - подхватила она с улыбкой. Потом перешла к другой мысли. - Несносные доносчики! - сказала она, сжимая письмо и показывая, будто бросает его в камин, но между тем тщательно спрятала его в карман, чтобы впоследствии отыскать доносчика. - Но, кстати, - сказал герцог, - отчего не идет он сюда? Зачем откладывать наше знакомство? Я сейчас пошлю за ним в гостиницу. - Хорошо! Чтобы он узнал, что я ничего не могу скрывать от вас, и что, забыв данную клятву, я все рассказала вам? - Я все скрою. - Теперь, герцог, я должна ссориться с вами, - сказала Нанона с улыбкою, которую демоны занимают у ангелов. - А за что, красавица моя? - За то, что прежде вы более дорожили свиданиями со мною наедине. Послушайте, теперь поужинаем. Успеем послать за Канолем и завтра. "До завтра я успею предупредить его", - подумала Нанона. - Пожалуй, - отвечал герцог, - сядем за стол. В припадке подозрений он думал: "До завтрашнего утра я не расстанусь с нею, и она будет колдунья, если успеет предупредить его". - Стало быть, - сказала Нанона, положив руку на плечо герцогу, - мне позволено будет просить моего друга в пользу моего брата? - Разумеется, - отвечал герцог, - все, что вам угодно, начиная с денег… - Ну, денег ему не нужно, - возразила Нанона, - он подарил мне бриллиантовый перстень, который вы заметили и который достался ему от его матери. - Так чин… - Да, дело в чине. Мы дадим ему чин полковника, не так ли? - Произвести его в полковники! Ба! Как вы спешите! Ведь для этого нужно, чтобы он оказал какую-нибудь услугу королю. - Он готов служить везде, где ему прикажут. - О, - сказал герцог, поглядывая на Нанону. - Я мог бы дать ему тайное поручение ко двору… - Поручение ко двору! - вскричала Нанона. - Да, но оно разлучит вас. Нанона поняла, что надобно уничтожить остатки недоверчивости. - Не бойтесь этого, милый герцог. Что за дело до разлуки, если она послужит ему в пользу! Если мы будем вместе, я не могу хорошо служить ему, потому что вы ревнивы. Если он будет далеко, вы станете поддерживать его вашею могущественною рукою. Удалите его, вышлите из Франции, если нужно для его пользы, и обо мне не заботьтесь. Только бы вы любили меня, больше мне ничего не нужно. - Хорошо, решено, - отвечал герцог. - Завтра утром я пошлю за ним и дам ему поручение. А теперь, - прибавил герцог, умильно взглянув на два кресла и на два прибора, - теперь поужинаем, несравненная красавица. Оба сели за стол с такими веселыми лицами, что даже Франсинетта, привыкшая к обращению герцога и к характеру своей госпожи, подумала, что Нанона совершенно спокойна, а герцог совершенно убедился в ее невинности. VII
Ришон поднялся в первый этаж гостиницы "Золотого Тельца" и сел ужинать с виконтом. Его-то ждал с нетерпением виконт, когда сама судьба доставила ему случай видеть враждебные приготовления герцога д'Эпернона и оказать барону Канолю важную услугу, о которой мы уже рассказали. Ришон выехал из Парижа уже с неделю. Из Бордо приехал в тот день, когда началась наша повесть. Стало быть, он привез самые свежие известия о запутанных делах, происходивших в то время между Парижем и Бордо. Когда он говорил о заключении принцев, важнейшем тогдашнем событии, или о Бордосском парламенте, который овладел всею провинциею, или о кардинале Мазарини, который был истинным королем в то время, виконт молча смотрел на его мужественное и загорелое лицо, на его проницательные и самоуверенные глаза, на его острые и белые зубы, выставлявшиеся из-под черных усов. По всем этим признакам в Ришоне можно было узнать выслужившегося офицера. - Так вы говорите, - спросил, наконец, виконт, - что принцесса теперь в Шантильи? Известно, что принцессами в то время называли герцогинь Конде, только к имени старшей из них всегда прибавляли: вдовствующая. - Да, - отвечал Ришон, - там она ждет вас. - А в каком она положении? - В совершенном изгнании: за нею и за матерью ее мужа наблюдают с величайшим вниманием, потому что при дворе знают, что они не довольствуются одними просьбами Парламенту и замышляют что-нибудь подейственнее в пользу принцев. К несчастию, как и всегда, денежные обстоятельства… Кстати, о деньгах, получили ли вы ту сумму, которую хотели добыть здесь? Мне особенно поручили узнать об этом. Виконт отвечал: - Я с трудом собрал тысяч двадцать золотом, вот они здесь. Только! - Только! Какие у вас понятия, виконт! Видно, что вы миллионер: говорите с таким презрением о такой сумме в такую минуту! Двадцать тысяч! Мы будем беднее кардинала Мазарини, но богаче короля. - Так вы думаете, Ришон, что принцесса примет мое посильное приношение? - С благодарностью: вы дадите ей средство платить жалованье целой армии. - А разве нам она нужна? - Армия-то? Разумеется, и мы уже занимаемся и сбором ее. Ларошфуко набрал четыреста дворян под предлогом того, что они будут присутствовать при похоронах его отца. Герцог де Бульон отправится в Гиенну с таким же отрядом, а может быть, и больше. Тюрен обещает напасть на Париж с целью захватить Венсен врасплох и вырвать оттуда принцев: у него будет тридцать тысяч человек, всю северную армию оттянет он от службы короля. О! Дела идут очень порядочно, - прибавил Ришон, - будьте спокойны. Не знаю, достигнем ли мы цели, но, наверное, много нашумим. - Не встретили ли вы герцога д'Эпернона? - спросил виконт, глаза которого заблистали от радости при исчислении армии, обещавшей победу его партии. - Герцога д'Эпернона? - повторил капитан в удивлении. - Да где же мог я встретиться с ним? Ведь я приехал не из Ажана, а из Бордо. - Вы могли встретить его в нескольких шагах отсюда, - сказал виконт с улыбкой. - Да, правда, кажется, здесь близко живет прелестная Нанона Лартиг? - На два выстрела от нашей гостиницы. - Хорошо! Это объясняет мне, почему я встретил здесь барона Каноля. - Вы знаете его? - Кого? Барона? Знаю. Я мог бы даже сказать, что я его друг, если бы он был не старинный дворянин, а я не выслужившийся офицер. - Такие офицеры, как вы, Ришон, в настоящем положении дел стоят всяких князей. Вы, впрочем, знаете, что я спас его от палок, а может быть, и от чего-нибудь худшего? - Да, он говорил мне об этом, но я невнимательно слушал его, мне так хотелось поскорее повидаться с вами. Вы уверены, что он не узнал вас? - Плохо знаешь тех, кого никогда не знал. - Да, я должен был употребить другое выражение и сказать: не угадал ли он вас? - В самом деле, - отвечал виконт, - он рассматривал меня пристально. Ришон улыбнулся. - Как не смотреть пристально! - сказал он. - Не всякий день встречаются виконты вашего рода. - Барон, кажется мне, превеселый человек, - начал виконт, помолчав несколько секунд. - Превеселый и предобрый, очень умный и притом великодушный. Гасконцы, как вы знаете, люди, не знающие середины: они или очень хороши, или очень дурны. Барон принадлежит к числу первых. В любви и на войне он франт и бесстрашный воин, мне очень жаль, что он против нашей партии. Знаете ли… Случай свел вас с ним, так вы должны были бы постараться привлечь его на нашу сторону. Яркая краска покрыла бледные щеки виконта и тотчас исчезла. - Боже мой, - сказал Ришон с раздумьем, которое часто встречается в людях хорошей организации, - а мы разве серьезные и разумные, мы, решившиеся неосторожными руками зажечь пламенник междоусобной войны? Разве коадъютор - человек серьезный? А он одним словом может усмирить или поднять Париж! Разве герцог де Бофор - человек серьезный? А он имеет такое влияние в Париже, что его прозвали королем! Разве герцогиня де Шеврез - серьезная женщина? А она назначает и отставляет министров! Разве герцогиня де Лонгвилль - серьезная женщина? А она три месяца царствовала в Парижской ратуше. Разве и сама принцесса Конде - серьезная женщина, ведь она еще вчера занималась только платьями, нарядами и бриллиантами. Разве герцог Энгиенский - серьезный начальник партии, когда он посреди своих мамок играет еще в куклы? Наконец, и я, - если вы позволите мне поставить мое имя после этих знаменитых имен, - разве я важный человек, я, сын ангулемского мельника, бывший слуга герцога Ларошфуко? Один раз господин мой дал мне вместо щетки шпагу, я храбро надел ее и начал выдавать себя за воина! Однако же сын ангулемского мельника, прежний камердинер Ларошфуко, стал капитаном, составляет отряд, собирает четыреста или пятьсот человек и будет в свою очередь играть их жизнью, как будто судьба дала ему право на это. Вот он идет по пути к почестям, скоро произведут его в полковники, назначат комендантом крепости… Кто знает, может быть, и ему придется в течение десяти минут, часа или целого дня располагать судьбою Франции? Видите, все это очень похоже на сон; однако же я буду почитать его действительностью до тех пор, пока меня не разбудит какая-нибудь великая катастрофа… - И тогда, - прибавил виконт, - горе тем, кто вас разбудит, Ришон, потому что вы будете героем… - Героем или изменником, смотря по тому, что мы тогда будем - слабейшие или сильнейшие. При том кардинале, при Ришелье, я подумал бы об этом хорошенько, потому что жертвовал бы головою. - Помилуйте, Ришон, неужели подобные причины могут удержать вас? Вас, которого называют храбрейшим воином во всей французской армии… - Ах, разумеется, - сказал Ришон, выразительно пожав плечами, - я был храбр, когда король Людовик XIII, бледный, с черными блестящими глазами и голубою лентою, кричал звонким голосом, закручивая усы: "Король смотрит на вас, вперед, господа! " Но мне придется увидеть на груди сына ту же ленту, какую я видел на груди отца, и кричать солдатам: "Стреляй по королю французскому! .. " Ну, виконт, - продолжал Ришон, покачивая головою, - я боюсь, что струшу в эту минуту и выстрелю мимо. - Что с вами сегодня сделалось? Зачем вы толкуете только о том, что может быть худшего? Любезный Ришон, междоусобная война страшное зло, но иногда необходима. - Да, как чума, как желтая лихорадка, как черная лихорадка, как лихорадки всех цветов. Например, виконт, не думаете ли вы, что мне очень нужно завтра убить Каноля, когда я так дружески и с таким удовольствием пожал ему руку сегодня… И почему? Потому что я служу принцессе Конде, которая смеется надо мною, а он служит кардиналу Мазарини, над которым сам смеется? Однако же это дело очень возможное… Виконт вздрогнул от ужаса. - Или, может быть, - продолжал Ришон, - я ошибаюсь, и он как-нибудь проткнет мне грудь. О, вы не понимаете войны, вы видите только море интриг и бросаетесь в него, как в свою родную стихию. Третьего дня я говорил принцессе, и она согласилась со мною, что в той высокой сфере, где вы живете, ружейные выстрелы, которые нас убивают, кажутся вам простым потешным огнем. - Право, Ришон, - сказал виконт, - вы пугаете меня, и если бы я не был уверен, что вы должны охранять меня, так не смел бы пуститься в дорогу. Но под вашей защитой, - прибавил юноша, подавая маленькую ручку свою партизану, - я ничего не боюсь. - Под моей защитой! - повторил Ришон. - Да, вы заставили меня вспомнить об этом. Надобно вам будет обойтись без моей защиты, виконт, предположения наши изменились. - Разве вы не поедете со мною в Шантильи? - Я должен был вернуться туда в том случае, если бы не был нужен здесь. Но, как я уже сказал вам, я стал таким важным человеком, что принцесса решительно запретила мне удаляться из крепости. Кажется, хотят отнять ее у нас. Виконт вскрикнул от страха. - Как! Я должен ехать без вас! Ехать с одним Помпеем, который в тысячу раз еще трусливее меня? Проехать пол-Франции одному или почти одному? О! Нет, я не поеду, клянусь вам, я умру от страха прежде, чем доеду. - Ах, виконт! - вскричал Ришон с громким хохотом. - Вы, стало быть, забыли, что на вас висит шпага! - Хохочите сколько угодно, а я все-таки не поеду. Принцесса обещала мне, что вы проводите меня, и я согласился ехать только на этом условии. - Делайте, что вам угодно, виконт, - отвечал Ришон с притворною важностью. - Во всяком случае, в Шантильи надеются на вас. Берегитесь, у принцев немного терпения, особенно когда они ждут денег. - И к величайшему моему несчастию, - сказал виконт, - я должен выехать ночью… - Тем лучше, - отвечал Ришон с хохотом, - никто не увидит, что вы боитесь, и вы встретите людей еще трусливее вас, и обратите их в бегство. - Не может быть! - возразил виконт, нимало не успокоенный этим предсказанием. - Притом, есть средство уладить дело, - сказал Ришон. - Ведь вы боитесь за деньги, не так ли? Оставьте их у меня, я перешлю их с тремя или четырьмя верными солдатами. Впрочем, самое верное средство доставить деньги в целости - отвезти их вам лично… - Вы правы, я поеду, Ришон, надобно быть вполне храбрым, и сам повезу деньги. Думаю, судя по словам вашим, что принцессе теперь гораздо нужнее золото, чем моя особа. Может быть, меня дурно примут, если я приеду без денег? - Ведь я сказал вам, что вы похожи на героя, притом же по дороге везде королевские солдаты, и война еще не началась. Однако же не очень доверяйте им и прикажите Помпею зарядить пистолеты. - Зачем вы говорите мне все это? Думаете успокоить меня? - Разумеется, кто знает опасность, тот не допустит захватить себя врасплох. Так поезжайте, - сказал Ришон, вставая, - ночь будет прекрасная, и до рассвета вы приедете в Монлье. - А наш барон не ждет ли моего отъезда? - О, теперь он занят тем же, чем мы занимались, то есть он ужинает, и если его ужин хоть несколько похож на наш, то он, как умный обжора, не встанет из-за стола без особенно важной причины. Впрочем, я зайду к нему и удержу его. - Так извините меня перед ним за мою неучтивость. Я не хочу, чтобы он ссорился со мною, если встретит меня в дурном расположении духа. Впрочем, ваш барон должен быть предобрый малый. - Именно так, и он готов бежать за вами на конец света, чтобы иметь удовольствие подраться с вами на шпагах. Но будьте спокойны, я поклонюсь ему от вашего имени. - Только подождите, дайте мне уехать. - Разумеется. - Нет ли каких поручений к принцессе? - Непременно есть: вы напомнили мне о самом важном. - Вы уже написали ей? - Писать не надобно, нужно передать ей только два слова. - Что такое? - Бордо - да. - И она поймет? - Совершенно! Основываясь на этих двух словах, она может спокойно отправиться в дорогу. Скажите ей, что я за все отвечаю. - Ну, Помпей, - сказал виконт старому своему слуге, который в эту минуту показался в дверях, - ну, друг мой, надобно ехать! - Ого, ехать! - отвечал Помпей. - Помилуйте, виконт! Да ведь буря страшная! - Что ты говоришь, Помпей? - возразил Ришон. - На небе нет ни одного облачка. - Однако же ночью мы можем заблудиться. - Ну, заблудиться трудно, вам надобно только не съезжать с большой дороги. Притом же теперь превосходная лунная ночь. - Лунная ночь! Лунная ночь! - прошептал Помпей. - Вы понимаете, господин Ришон, я говорю все это не для себя. - Разумеется, - отвечал Ришон, - ведь ты старый солдат! - Кто сражался с испанцами и был ранен в битве при Корбии… - продолжал Помпей, приосаниваясь. - Тот ничего не боится, не так ли? Ну это очень кстати, потому что виконт не совсем спокоен. Слышишь ли? Предупреждаю тебя… - Ого! - пробормотал Помпей, побледнев. - Вы боитесь? - С тобой не буду бояться, храбрый мой Помпей, - отвечал виконт. - Я знаю тебя и уверен, что ты готов умереть, защищая меня. - Разумеется, разумеется, - отвечал Помпей, - однако же, если вы очень боитесь, так лучше подождать до утра. - Никак нельзя, добрый мой Помпей. На, спрячь это золото как-нибудь на твоей лошади, я сейчас же сойду к тебе. |
