Александр Дюма - Шевалье де Сент-Эрмин Том 2

    Сюркуф, с беспокойством взглянув на молодого человека, бросился к стенному шкафу, вынул флягу с водкой, которую в боях носил на перевязи, и передал ее Рене.

    - Спасибо, - произнес Рене, - но я никогда не пью водку.

    Молодой человек подошел к графину, рядом с которым на подносе стояли стаканы и сахар, плеснул немного воды в стакан и выпил.

    Тотчас же улыбка вернулась на его уста и краска - на щеки.

    - Ты будешь отыгрываться, Кернош? - спросил случившийся здесь совсем юный морячок.

    - Клянусь честью - нет! - отвечал тот.

    - Могу я сделать что-то, что вас успокоит? - спросил Рене.

    - Да! - молвил гигант. - Перекреститесь.

    Рене улыбнулся и перекрестился, добавив начало "Апостольского символа веры": "Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли…"

    - Господа, прошу вас, оставьте меня одного с этим юношей, - велел Сюркуф.

    Кернош вышел, брюзжа, остальные потянулись следом, посмеиваясь.

    Наедине с Сюркуфом к Рене вновь вернулись спокойствие и непринужденность. Капитан поздравил его с победой, при этом он казался не в пример возбужденнее, чем молодой человек, равнодушно выслушавший его славословья.

    - Сударь, - произнес Сюркуф, улыбаясь, - не знаю, умеете ли вы что-нибудь еще сверх того, что показали, но человек, который способен прыгнуть на четыре фута в высоту и бросает ядра одной рукой, всегда будет полезен в моем экипаже. Каковы ваши условия?

    - Гамак на борту, кормежка и право убивать ради Франции, вот все, чего я хочу, сударь.

    - Мой дорогой друг, - сказал Сюркуф, - я привык платить за службу.

    - Но моряк, который ни разу не ходил в плавание, моряк, который не знает ремесла, не может быть вам так уж полезен. Наоборот, вы окажете услугу, обучив его делу.

    - Моя команда получает треть от захваченной добычи. Вы согласитесь поступить ко мне на службу на этих условиях?

    - Нет, капитан, ваши матросы увидят, что я ничего не умею и мне надо всему учиться, и обвинят в том, что я получаю деньги, которых не заслуживаю. Если желаете, давайте возобновим наш разговор через шесть месяцев.

    - Что ж, - отвечал ему Сюркуф, - вы занимаетесь гимнастическими упражнениями, словно Милон Кротонский^[11], метаете ядра, точно Рем, а умеете ли вы стрелять?

    - Охота была одной из забав моей юности, - сказал Рене.

    - Так вы стреляете из пистолетов?

    - Как и все.

    - Умеете ли фехтовать?

    - Достаточно для того, чтобы убить.

    - Отлично! У нас на борту три очень сильных стрелка и оружейный зал, где все, кто входит в экипаж, могут поразвлечься, скрестив шпаги или сабли в час, свободный от вахты. Вы будете поступать так же и в три месяца догоните остальных.

    - Надеюсь, - только и сказал Рене.

    - Что ж, нам осталось только решить вопрос с жалованьем. И мы к нему вернемся - но не через шесть месяцев, а сегодня за ужином, так как я надеюсь, что вы доставите мне удовольствие и отужинаете со мной.

    - Благодарю вас за оказанную честь.

    - Погодите, не хотите ли взглянуть на наших умельцев? Кернош и Блик поспорили, кто лучший стрелок, и, как обычно бывает с теми, чьи силы равны, однажды начав, никак не могут остановиться.

    Сюркуф подвел Рене к другому окну.

    Отсюда хорошо была видна дощечка, укрепленная в двадцати пяти шагах. Белая линия делила ее пополам и служила мишенью.

    Оба моряка завершали пари, не приглашая других участвовать. Галерея рукоплескала каждому удачному выстрелу.

    Оба стрелка были великолепны.

    Рене аплодировал вместе с остальными.

    Кернош положил пулю точно в линию.

    - Браво! - воскликнул Рене.

    Кернош, затаивший неприязнь, молча взял второй пистолет из рук Блика и передал его Рене.

    - И что я должен сделать, сударь? - спросил молодой человек.

    - Ты сегодня уже продемонстрировал силу, не затруднит, я надеюсь, блеснуть перед нами и меткостью.

    - О, всегда к вашим услугам, сударь. Вы оставили мне мало шансов, положив в линию, но ваша пуля, должен заметить, ушла слегка вправо.

    - Ну так? - проворчал Кернош.

    - Ну так, - повторил Рене, - я берусь улучшить ваш результат.

    Он выстрелил так скоро, словно не целился вовсе.

    Пуля вошла точно в линию, могло показаться, будто серебристое пятно, что выходило за пределы линии с каждой стороны, провели циркулем.

    Матросы в изумлении переглянулись, а Сюркуф расхохотался:

    - Отлично! Кернош, - обратился он к боцману, - что скажешь?

    - Скажу, что это случайность, и надо бы стрелять заново.

    - Не стоит, - сказал Рене. - Это детская игра, но если вы предлагаете сыграть - я знаю другую, не хуже.

    Он осмотрелся и заметил на столе обломки красного сургуча. Отобрав пять, молодой человек выпрыгнул в сад и приклеил все пять кусочков сур1уча на дощечку на манер пятерки бубен. Затем, вернувшись в комнату через окно все с той же легкостью, взял пистолеты и извел, один за другим, пятью пулями, все пять кусков сургуча, так, что от них не осталось ничего, кроме точек на доске.

    И вернул пистолет Керношу:

    - Ваша очередь.

    Гигант покачал головой.

    - Спасибо, - сказал он, - я - истинный бретонец и добрый христианин. Здесь - дьявол, и я больше не участвую.

    - У тебя есть на то причины, Кернош, - отвечал Сюркуф, - и, чтобы дьявол в свой черед не сыграл с нами злую шутку, мы прихватим его с собой на "Призрак".

    Он открыл дверь боковой комнаты, где находился мастер-оружейник корабля. Так как Сюркуф был искусен в любых физических занятиях, то хотел, чтобы его команда была такой же ловкой, как он сам, и нанял мастера-фехтовальщика, который раз от разу давал экипажу уроки фехтования.

    Как раз сейчас шел такой урок.

    Сюркуф и Рене переглянулись, обсуждая удар, который, как счел капитан, плохо парировали.

    - Я, - заметил молодой человек, - обычно отражаю такой выпад контрой в кварту и отвечаю прямым ударом.

    - Сударь, - включился в разговор мастер фехтования, подкручивая ус, - таким манером вас наколют, точно дрозда на вертел!

    - Возможно, - отвечал Рене, - но в том лишь случае, если я буду слишком медленно парировать.

    - Капитан, этот человек желает, чтобы его проучили? - засмеялся фехтовальщик, обращаясь к Сюркуфу.

    - Берегитесь, мой дорогой Бра-д'Асьер^[12], - ответил ему Сюркуф, - как бы вас не проучили. Вон там стоят двое, кого он уже обошел. Полагаю, если ваш ученик одолжит рапиру, вы скоро станете третьим.

    - Эй, тореро, - крикнул ученику фехтовальщик, - передай-ка рапиру этому господину, сейчас он покажет, каков его удар на деле.

    - Вы не увидите этого, господин тореадор, - любезно отвечал Рене, - это неучтиво - бить мастера фехтования, я удовлетворюсь одним парированием.

    И, приняв рапиру из рук ученика, Рене с необыкновенной грацией приветствовал соперника и встал в позицию.

    Так началась шуточная битва с мэтром Бра-д'Асьером, который тщетно призывал на помощь мастерство и силу. Рене постоянно отводил клинок, используя лишь четыре простейших приема защиты и не думая переходить в атаку. Четверть часа Бра-д'Асьер отстаивал звание мастера фехтования; он использовал весь свой арсенал - ложные и прямые выпады, столкновения, даже самые сложные комбинированные удары, но все было напрасно: острие его рапиры уходило то влево, то вправо, не задевая молодого человека.

    Видя, что мэтр Бра-д'Асьер не собирается просить пощады, Рене, отступив, выполнил прощальный салют с той же грацией, с какой им был исполнен приветственный, и у дверей, до которых его проводил лично Сюркуф, обещал вернуться к ужину, то есть к пяти часам.

    В тот же день, в три часа пополудни, Рене вошел в гостиную капитана, где, занятая двухлетним сыном, поджидала его г-жа Сюркуф.

    - Простите, сударь, - сказала она, - но капитана неожиданно задержали обстоятельства, он не сможет подойти к трем часам и подольше побеседовать с вами, как намеревался. Он просил меня поддержать честь дома и скрасить ваше ожидание, будьте же снисходительны к бедной провинциалке.

    - Сударыня, - отвечал ей Рене, - я знал, что господин Сюркуф вот уже три года счастливо женат. Но до этого часа я полагал, что буду представлен вам как простой матрос, если, конечно, господин Сюркуф согласится с моим нескромным желанием. До сегодняшнего дня я с восхищением слушал рассказы о его храбрости, сударыня, а сейчас пользуюсь возможностью выразить бесконечное почтение. Никто не верен родине так, как он. От него многого ждут, но Франция ни о чем более не может его просить, если он оставляет ради нее чудесного ребенка, которого я прошу разрешения обнять, и покидает его мать. Здесь мало одной отваги, нужна самоотверженность.

    - Неужели? - откликнулся Сюркуф, который слышал последнюю фразу и с гордостью отца и супруга наблюдал, как будущий моряк обнимает его сына и выражает почтение жене.

    - Капитан, до того как я увидел вашу жену и очаровательного малыша, я считал вас способным на любые жертвы, но теперь сомневаюсь. Неужели любовь к родине может настолько владеть мужчиной, чтобы разлучить любящие сердца?

    - Что скажете, сударыня? - обратился к жене Сюркуф. - С тех пор, как вы стали супругой корсара, часто ли вы видели матросов, столь способных на комплименты, как мой новый подопечный?

    - Сама любезность! - воскликнула г-жа Сюркуф. - Сударь, надеюсь, нанимался не как простой матрос?

    - Сударыня, если счастливая прихоть воспитания дает мне в гостиных превосходство над храбрецами с корабля, то когда я ступлю на борт корабля, самый простой матрос окажется более сведущ, чем я.

    - Я назначил вам на три часа, сударь, - обратился к Рене Сюркуф, - потому что хотел по мере появления наших гостей представлять им вас. Все они из офицерской команды "Призрела". А вот и…

    В эту минуту дверь отворилась:

    - А вот и мой помощник, господин Блик.

    - Я имею честь знать о вас, сударь, - сказал Рене. - Вы тот самый офицер с "Доверия", который вместе со шкипером Керношем рисковал собой и дерзнул отправиться на борт "Сибиллы". Безграничная преданность и честь вдвойне воздаются тому, кто служит Франции.

    - Надеюсь, капитан, - отвечал Блик, - что, в свою очередь, и вы представите вашего гостя, так как он - лучший стрелок, которого я когда-либо видел.

    - Увы, я, в отличие от вас, не могу гордиться блестящим прошлым, достойным внимания. Меня зовут Рене, и я со всем почтением прошу господина Сюркуфа принять меня матросом на "Призрак".

    - Нет, не меня надо спрашивать, - отвечал, посмеиваясь, Сюркуф, - а старшего по экипажу.

    Капитан увидел входящего Керноша.

    - Иди сюда, Кернош! Я сердит на тебя, ты опаздываешь, в то время, как господин Рене с энтузиазмом рассказывает о капитане ялика с борта "Доверия", которого принесли в жертву вместе с одним молодым лейтенантом, имени которого я не помню. Он отправился на борт английского корабля, где забавлялся, разыгрывая истерику перед господами в красных мундирах, меж тем как капитан "Доверия", словно газель от когтей леопарда, удирал под всеми парусами.

    - Как знать, - молвил Кернош, меряя Рене взглядом, - если бы господин Рене был там, все было бы проще, - вы бы вручили ему один из наших отличных пистолетов Лепажа, указали на английского капитана и сказали: "Порадуй меня - разбей голову этому идиоту". И он взял бы пистолет и расшиб ему башку, и это было бы лучше маскарада. AI Вас не было этим утром, господин Блик, когда господин Рене дал нам урок стрельбы из пистолетов. Я был зол, но, если он пойдет с нами, как мы все надеемся, вы убедитесь: ловко же он управляется с этим оружием. Что до его знакомства с рапирой - вот наш друг Бра-д'Асьер, который сейчас даст вам все необходимые пояснения.

    - Вы заблуждаетесь, Кернош, - сказал мастер-оружейник, - господин Рене ограничился лишь тем, что парировал удары, которые я имел честь ему наносить, но ни разу не потрудился мне ответить.

    - Что ж, можно сказать, вы знаете мою слабость, господин Бра-д'Асьер. Я хорошо знаю защиту и очень мало - атаку. Мой учитель фехтования, старый итальянец Беллони, любил вымотать противника, он трижды парировал, прежде, чем раз ударить. И всегда говорил: зачем трудиться делать выпад, когда можно парировать?

    - Теперь, - сказал Сюркуф, - мне остается только представить вам двоих запоздавших: я считаю, что они - два первых в мире метателя гранат. Пусть они заставляют себя ждать перед обедом, но в день битвы на своих местах не медлят - один на фок-марсе, второй - на грот-мачте. А сейчас, господин Рене, подайте руку госпоже Сюркуф, и мы пройдем в столовую.

    Горничная ждала знака, чтобы забрать маленького Сюркуфа, который, будучи хорошо воспитан, удалился по первому слову.

    Пышность провинциальных обедов широко известна. Про Сюркуфа поговаривали, что его обеды восхитили бы героев Гомера, даже если бы они ели, словно Диомед, и пили, как Аякс. Что же до него самого, капитан не поддавался Бахусу. Надо ли говорить, что обед проходил весело и шумно. Рене, пивший только воду, стал мишенью острот, которые он вмиг прекратил, попросив пощады. Не оставлял его только мэтр Бра-д'Асьер. Тогда, не в силах больше сопротивляться, Рене просил г-жу Сюркуф извинить его за другую крайность, в которую он вдался, и разрешить выпить за ее здоровье.

    Разрешение было немедленно даровано.

    - Скажите, сударыня, есть ли у вас в доме кубок, достойный настоящего борца с Бахусом, вмещающий две или три бутылки?

    Г-жа Сюркуф дала распоряжение домашним, которые принесли серебряный кубок, по гербам которого можно было распознать английскую работу. Он вмещал три бутылки шампанского.

    - Сударь, - сказал Рене мастеру оружия, - я буду счастлив опустошить этот кубок за здоровье госпожи Сюркуф. Запомните, что меня к этому принудили, поскольку я еще до трапезы сказал, что не пью ничего, кроме воды. Я надеюсь, что в свою очередь вы опустошите этот кубок за победы капитана так же, как сейчас сделаю я за здоровье госпожи Сюркуф.

    Буря аплодисментов сопроводила сей скромный тост, который мастер оружия выслушал молча, вытаращив глаза.

    Рене поднялся под овации, чтобы поприветствовать г-жу Сюркуф, но когда он со спокойной грустью и улыбкой пренебрежения к гигантскому кубку с пьянящим вином, поднес сосуд к губам, воцарилась тишина. Все следили за молодым матросом, желая убедиться, способен ли тот одолеть меру, которую самые отъявленные из выпивох сочли бы сумасбродной.

    Но юноша спокойно и медленно пил, не отнимая губ от серебра, до тех пор, пока в сосуде не осталось и глотка игристого вина. Тогда он перевернул его над тарелкой, и ни капли ароматного напитка не упало на фарфор. Затем Рене поставил кубок перед мастером по оружию и сел.

    - Ваша очередь, сударь!

    - Ну! Признаться, отлично исполнено, - отметил Кернош. - Ваша очередь, мэтр Бра-д'Асьер^[13].

    Тот не чувствовал в себе сил соревноваться и хотел извиниться, но Кернош поднялся и объявил, что если тот не опустошит кубок по доброй воле, придется уступить силе. Бретонец легко скинул большим пальцем железную проволоку с бутылки шампанского и опрокинул содержимое в кубок. Мэтр Бра-д'Асьер просил разрешения пить бутылки по очереди, и с этим согласились. Но, едва выпив первую, он свалился назад и просил прощения, сказав, что не осилит больше и стакана, а через пять минут соскользнул со стула и захрапел.

    - Позвольте освободить вас от нашего Сен-Жоржа^[14], - вызвался Кернош, - и когда я вернусь, то спою вам короткую песенку, чтобы согреть нам души после этого несчастного случая.

    В то время каждый обед, даже в больших городах, обязательно завершался исполнением гимнов в честь хозяев дома и страны, которой они служили. Предложение Керноша встретили бурным оживлением, и во время его короткого отсутствия то и дело слышались крики: "Кернош, песню! Песню!", усилившиеся по возвращении бретонца.

    Кернош был не из тех, кого нужно упрашивать. Сделав знак, что сейчас начнет, он запел, со всеми руладами и всевозможными гримасами, которые имел в репертуаре, следующую песню:

    - Все вместе! - воззвал Кернош.

    И все гости, кроме господина Бра-д'Асьера, который лишь всхрапывал время от времени, подхватили хором:

    Эта песня, настоящая поэзия полубака, имела огромный успех. Некоторые куплеты повторили на бис, и аплодисменты все не стихали. Но едва ли не больший восторг, чем куплеты боцмана, вызывало спокойствие, которое сохранял Рене после того, как опустошил кубок, тем самым посрамив мастера оружия. Его лицо не покраснело и не побледнело, речь не изменилась, словно он выпил стакан воды.

    Все повернулись к Сюркуфу - песнь воздавала должное его гостеприимству, значит, была его очередь отвечать.

    - Ну что ж, отлично! - улыбнулся он, поднимаясь. - Я спою вам песню матроса, который дает урок юнгам.

    Возобновившиеся было разговоры оборвали крики: "Тихо же все!" Тишина наступила.