- Боже мой?! С вами разговаривают не как самка с самкой, а как товарищ с товарищем. То, что я беспартийная, не значит, чтоб вам ржать при каждом моем слове... Тоже - отвечает продолговатым голосом: "Вы душка, Шурочка..." - Честное слово, без насмешки, вы очаровательная.- Нина Николаевна удерживалась, чтобы не смеяться.- Я бы с удовольствием оказала вам эту маленькую услугу... Тем более что Валерьян сам меня просил о том же... - Врете! - Шура хлопнула себя по бедрам. - Ну, уж врете... - Нет, нет... Но я пристроилась в жизни без мужа,- чище, свободнее, никакой помехи для работы... Дело люблю, в провинции меня ляюбят... Счастлива... Вы, Шурочка, найдите ему какую-нибудь невзрачную особу с маленькими требованиями, как-нибудь с ней перебьется год-то. - Ох, что-то... -Шура всматривалась пронзительно.Ох, что-то вы мало мне нравитесь... Двуручная... Зинаида давно не спала. Подняла голову с подушки и Шуре страстно: - Вы -гадкая женщина... Мама, она гадкая женщина. - Не твое дело, Зинаида, спи... - Старорежимные истерички обе, - Шура с удовлетворением нашла это слово. - Разговаривать с вами, знаете, политически даже опасно... Крепче подхватив портфель, ушла... В четвертом классе гладкая Дунька, кулачья дочь, вылезла из-под зубьев конных граблей: девке не спалось, - со стороны буфета долетали пьяные вскрики и цыганское пение... Дунька причесалась зеленой гребенкой, поправила сбитую набок ситцевую юбку. Подняла с паду соломинку, стала ее. грызть. Причина-почему она грызла соломинку-заключалась в том, что рядом на ящике сидел давешний колхозник, в сетке, в хороших сапогах, -и задумчиво поглядывал на аппетитную девку. На шум, цыганское пение он не обращал внимания. - Поют гамом, гнусаво, нехорошо, - сказала Дунька. Колхозник, наклонив голову к плечу, прицелился глазом: - На такой жениться - и начнет тащить тебя в кулацкий омут. - Это про кого эта? - Про вас... И зачем.такое добро пропадает... - Нисколечко не пропадает... Папаша - одно, я - другое. - Класс один,.. В бога верите? - Нет, святой дух улетел от нас, покинул нас... - А раньше верила?.. - Раньше верила, теперь - как люди, так и я... - Оппортунистка на сто процентов... - Чего эта?! Мы давно уж не верим. Бабенька у нас старенькая, та обижается: отчего, говорит, у магометан, у евреев есть .бог, у одних русских нет его, у цыган и у тех-- боженька... - Хитра, ох, - говорит колхозник, - какую агитацию развела. - Он встал, поддернул штаны. - Нет, лучше на тебя не глядеть... Дунька выпятила губу, задрала нос: - В .коллективе таких девушек поищите!-Мотнула юбкой, пошла туда, где звенела гитара, пела цыганка... Там, близ буфета, собралась довольно значительная и угрожающая толпа. Бахвалов (плотная личность в соломенной, шляпе) и Хренов (злой человек в рваной кепке), видимо, успели? разогреть настроение. Оба грузчика, заросший мужик - Дунышн отец, губастый парень и еще человек десять были пьяны. Давешний рабочий (со светлыми усами полумесяцем) пытался сдерживать назревающий скандал, хотя и сам, видимо, был не менее возмущен тем, что творилось в буфете: - Американцы бузят, это не значит, что и нам надо бузить, - кричал он осипшим голосом. - У них эта бузацель жизни. Во что они верят? В один доллар. В буфете мы наглядно видим идеалы буржуазии... Мы, плюнули да отошли... А доллар их у нас остался, каждый их доллар-на наше строительство, на нашу, победу. Заросший мужик - ему свирепо: - А сожрут-то они сколько нашего на один доллар? Мясо из моей груди выедают... Бывший дьякон: - Без закуски пьем... Кирпичом, что ян, закусывать? Ребята, закуски хотим... - Закуски! - заорал губастый парень. И заросший мужик - опять: - Мы за свои права с кольями пойдем, - погодите... Рабочий, - весь багровый от напряжения, с раздутой шеей: - Какие твои права? - кулацкие, дремучие... Товарищи, мы не даем человеку жить в свинстве, - правильно... Мы его силой вытаскиваем... - Сила-аи? - выл заросший мужик. - Кулак вас на дно тянет, в рабство, в свинство... Что ж вы - социализм за пол-литра водки хотите продать?.. - Ребята, - крикнул Бахвалов, держась на периферии тревожно гудевшей толпы, - в буфете не одни американцы... Наши, русские, с ними жрут, пьют... Раздались гневные восклицания. Губастый парень - чуть не плача: - Русские... сволочи... Дьяконов бас: - Предательство... Хренов с другой стороны толпы: - Едят наше мясо, пьют наше вино... Россию пропивают... - Бей русских в буфете! - завопил губастый парень. - Провокация! - надсаживался рабочий. - Товарищи, здесь нашептывают,.. Огромная ручища бывшего дьякона взяла его за горло: - Ты за кого - за них али за нас? - Ну-ка - скажи... - Бей его в первую голову! - заорал заросший мужик... Толпа надвинулась. Голоса: - Коммунар! Часы с цепочкой на нем! -Цепной кобель! В это время, оттолкнув одного, другого, около рабочего оказался колхозник (в сетке), мускулы угрожающее, лицо весьма решительное: - Ну-ка, - сказал, - кому жить надоело? Произошло некоторое замешательство, крикуны попятились. Рабочий вскочил на ящик: - Товарищи, вам водку раздают, вам нашёптывают, здесь готовится кошмарное преступление... Вас хотят использовать как слепое оружие... ...Из трапа на верхней палубе появился Ливеровский, оглянулся, топнул ногой: - Да где же вы? Черт! - Я здесь,- плаксиво отозвалась Шура... (Стояла на корме, прижавшись к наружной стене рубки.) - Трясусь, трясусь, господи... - Портфель? - Тише вы, господи. Нате... Ливеровский выхватил у нее портфель: - Не открывали? - Ломая ногти, отомкнул замочек, засунул руку внутрь. Пошарил. Вытащил лист бумаги. - Что такое? - Подскочил к электрической лампочке, где крутилась ночная мошкара. - Чистый лист бумаги? (Перевернул.) Ага... Так и думал... Подписано-Гусев. (Торопливо читает:) "Этот портфель был положен в моей каюте около раскрытого окна и через ручку привязан ниткой к кровати, концы нитки запечатаны в присутствии двух свидетелей. Таким образом, господин вице-консул, кража этого портфеля - ваша первая очень серьезная улика. Портфель, как видите, пуст. Шах королю. Гусев". Ливеровский протянул портфель Шуре: - Вы-дура: нельзя было рвать нитку; положите портфель на место. Шура поняла одно: обругали. Вытаращилась, обиделась: - Я извиняюсь, между нами ничего еще не было, и вы уже ругаетесь... - Портфель на место, сама-в каюту, и -молчать как рыба!.. Он кинулся к окну миссис Ребус. Шура схватила его за рукав: - Насчет заграницы... Как же, слушайте? - Задушу и выкину за борт... Спасайся... Бегом... Жест его настолько был выразителен, что Шура молча замахала рукой, пустилась бежать,.. Ливеровский стукнул в окно миссис Ребус: - Алло... Что с негром? Жалюзи сейчас же отодвинулись. Каюта была освещена. Негр неловко сидел на стуле, - голова запрокинута, лицо закрыто ватой. - Ликвидировали? - прошептал Ливеровский. Эсфирь высунулась, - жадно вдыхая ночной ветер. Ладонями потерла виски, провела по глазам, приводя лицо в порядок... - Что - убит? - Нет, - сказала Эсфирь хриповато. - Хлороформ... - Напрасно было... Оригинал рукописи он передал профессору, а копия у Гусева. - Скоро вы кончите с ними? - Жду, - через несколько минут будет перекат, - мелкое место... Нужно, чтобы Хренов и Бахвалов могли все-таки спастись вплавь... Значит, негра брать живым не хотите? - Он этого не хочет. - Та-ак... Эсфирь - с мрачной яростью: - Повторилась забавная история с прекрасным Иосифом! (Она покосилась на завалившееся на стуле тело Хопкинсона.) О глупец... О мерзавец... Я сделала все, что в женских силах... - Почти нежно: - Нулу-Нулу должен умереть... - Пока держите его под наркозом... Когда начнется суматоха, выкинем его в воду, не так тяжел. - А если нам помешают? - Тогда вы его разбудите... Вас-то он не выдаст... Влюблен же со всеми африканскими страстями... Как от пощечины, Эсфирь вытянулась, носик - все вытянулось у нее: - Кто вам дал смелость так разговаривать со мной?! Короткими свистками пароход стал вызывать на нос матроса- промерить глубину. Долетел голос: "Есть наметка"... - Это перекат, - Ливеровский отскочил от окна. - Готовьтесь, миссис Эсфирь... Бегу вниз... В буфете цыганки пили вино и гладили по щекам профессора Родионова. Цыган с профессионально-загадочной улыбкой, склонясь над гитарой, перебирал струны. Педоти спал за столом. Мистер Лимм, тараща глаза, слушал Хиврина: - Понимаешь, мистер, у меня странный психоз: одновременно я люблю пять женщин, куда там - больше. Так, я пошел к доктору... Лимм, едва ворочая языком: - Что же тебе сказал доктор? - Доктор сказал: валяйте... Чудак какой-то... А ты знаешь - как меня любят в Эсесер? Как-то за ужином один нэпман в экстазе вынул вставной глаз и по - дарил мне: больше, говорит, у меня ничего не осталось... - Я с ума сойду в этой стране, - с большим трудом выговорил Лимм. Профессор вдруг вскочил, потянул за собой одну из цыганок, глядя не на нее, а куда-то в неопределенность расширенными глазами: - Понял! Я понял Нину, я понял себя! Человека надо заслужить! Чем заслужить? - ты спросишь, цыганка... Интенсивным половым влечением, ответили вы... Бррр... Нет... Неутомимым желанием стать вместе с этим человеком более совершенным, более совершенным орудием творчества... Любить ее трудовые руки, любить ее светлый ум... Пусти, я должен ей сказать это... Впрочем, я ничего не скажу... Пой, пой мне, степная красавица... Под твои песни плакали великие поэты... Я нашел путь к человеку! Цыган перебрал струны, махнул грифом гитары, цыганка повела плечами, запела диким низким голосом... В буфет вбежал Гусев: - Все - наверх! - крикнул он резко. - Тащите американцев, не медлите ни минуты!.. Кончай бузу!.. Раздались короткие свистки парохода, вызывающие матроса с наметкой на нос. И сейчас же послышалось приближение толпы. Гусев оторвал профессора от цыганки и, толкая к выходу: - Спасай рукопись, спасай жизнь!.. Первыми в буфет ворвались взлохмаченный мужик, бывший дьякон, губастый парень и двое-трое пьяных... В глубине мелькнули настороженные лица Хренова и Бахвалова... Нападавшие бросились молча... Зазвенело стекло... Командный голос Хренова: - Этих двоих... Бей! На плечах Гусева повисло двое. Он пошатнулся. Профессор исчез в свалке. Слышались грузные удары кулаков, сопение. Полетели бутылки со столов, Хиврин в панике полез на стойку: - Я же враг, враг... В бога верю! Враз завизжали цыганки так страшно, будто обеим всадили по сапожному ножу в живот. Через прилавок перемахнул Ливеровский и заслонил собой американцев; на лице, напряженном и страшном, застыла улыбка игрока, поставившего на карту все... Захрипел голос заросшего мужика: - Дай вдарю, дай вдарю... Клубок тел, машущих кулаков выкатился из буфета и с двух сторон в свалку кинулись с ножами Хренов и Бахвалов. Грохнул выстрел, другой. Вся куча тел исчезла в темноте за ящиками. Лимм и Педоти, готовые сдаться, помахивали носовыми платками. Лицо Ливеровского при каждом выстреле искажалось мучительной гримасой... Сквозь зубы: - Сволочь! - и, нагнув голову, кинулся из буфетной туда, где все громче раздавались удары, вскрики. - Неужели началось? - вопил Хиврин... ...Куча дерущихся прокатилась по узкому переходу четвертого класса; повсюду мелькали испуганные лица пассажиров. Набатно звонил колокол. Пароход давал тревожные свистки. Из-за ящиков метнулось со взъерошенными усами лицо капитана; оно кричало: - Воду, воду! Давай! Рабочий и колхозник подтаскивали пожарную шлангу. Защелкала струя воды. Из клубка дерущихся как пробка выскочил Гусев, вскарабкался на кучу ящиков, за ним - со вспухшими лицами - Хренов и Бахвалов... В секунду все трое исчезли по ту сторону ящиков. Ливеровский с поднятыми руками закричал: - Уйдет! ...В широкий пролет нижней палубы виднелась ночная синева, на воде с далекой сумеречной полоской берега лежала, будто вдавливая воду, чешуйчатая полоса лунного света. От прибрежной тени быстро двигались два огонька; черный силуэт какого-то суденышка пересек лунную дорогу. В пролете сумасшедшим прыжком появился профессор; он был без пиджака, кое-что осталось от рубашки и панталон. Видимо, он лишь на долю секунды опередил преследователей. Шарахнулся, приник к откидным перилам, пролепетал что-то вроде: - Пиджак... Рукопись... Кошмар... Расстрел... - Затем, увидев выдвинувшихся из-за обоих углов пролета Хренова и Бахвалова (в странном лунном освещении они, казалось, замерли перед прыжком), по-заячьи крикнул: Нина! - и, агонийно болтнув штиблетами, перекинулся через перила. Плеснула вода. Хренов и Бахвалов подскочили к перилам, перегнулись: - Готов. - Раков кормить. - Как же с Гусевым? - Какое там, - беги! Оба торопливо стали сбрасывать опорки, лишнюю одежду. ...Трещали ступеньки. На верхнюю палубу, залитую лунным светом, выскочил Ливеровский и, схватившись за столбик палубного перекрытия, круто повернул в противоположную сторону. Присел за спинку кресла. Тотчас же вихрем вылетел снизу по трапу Гусев, так же придерживаясь за столбик, повернул и увидел Ливеровского: - Сдавайся... Мат! Ливеровский из-за кресла глядел на его руки. Гусев был без оружия, - он поднялся и, учитывая малейшее движение, кивком указал на столик сбоку окна миссис Ребус: - Сядем. Оба не сводя глаз друг с друга, сели, положили локти на стол. Ливеровский: - Никаких улик. - Первая, - медленно проскрипел Гусев, - кража портфеля. - Вторую в припадке клептомании, у меня свидетельство от врача. - Вторая: похищение шифрованной рукописи из пиджака у профессора во время свалки. - Рукопись в Волге. - Врешь, вице-консул. - Обыщите. - Третья: похищение у меня из кармана штанов копии этой рукописи. - В Волге. - Четвертая: ваши сообщники - Хренов и Бахвалов. - Липа: у них другие фамилии. - Они раздавали водку, агитировали, подняли бунт и пытались запороть ножами меня и профессора. - И так далее, - нетерпеливо перебил Ливеровский,- но они уже на берегу в надежном месте или утонули. - Посмотрим, - Гусев усмехнулся. Ливеровский чуть сдвинул брови: Что-нибудь, чего я не знаю? - Да... Кстати, я угадал и час и место, - именно этот перекат, - где вы перейдете в наступление... (Ливеровский, нахмурился.)- Улика пятая: убийство негра. (У Ливеровского отвалилась челюсть; с трудом подобрал ее, покашлял:) - Извиняюсь... вы что-нибудь путаете... -Правда, нам удалось предупредить преступление в последнюю минуту. Негр жив.?! И вы осмеливаетесь обвинять меня... - Обвиняю вас и миссис Эефирь Ребус, сестру известного Ребуса, главы шпионского агентства Ребус, которому северо-американские, канадские и аргентинские аграрии поручили добыть Хопкинсона живым или мертвым вместе с его замечательным открытием... - Хотя бы и так! - Ливеровский выдернул из кармана револьвер, но и у Гусева тотчас же оказался в руке автоматический пистолет. Направив дуло в дуло - они глядели друг другу в глаза. - Стрелять будете? - спросил Ливеровский. - Обязательно. - Ответом на это последует запрещение ввоза в Мигуэлла-де-ля-Перца вашего проклятого демпинга, - Ваша республика не откажется от наших папирос из-за такой мелочи... Вы идеалист... Но, чтобы не создавать лишнего конфликта, считайте себя живым. Убирайте пушку. Оба медленно опустили оружие, сунули в карманы. Ливеровский повысил голос: - Покушение на негра - чистейшая провокация... Вы можете убедиться, - он премило проводит время с миссис Ребус... (Постучал в жалюзи.) Миссис Ребус, вы оба еще не спите? Алло? Жалюзи отодвинулись, и в окно высунулся по пояс, облокотился о подоконник Парфенов, - вместо парусиновой блузы на нем был воешшй френч со снаряжением. - Ай-ай-ай, - сказал он Ливеровскому, - ну и заграничные гости... Ай-ай-ай... Когда перестанете гадить? - Кто он такой? - закричал Ливеровский. Гусев сказал: :- Начальник речной охраны Средневолжского края и мой начальник. - Ай-ай-ай, - Парфенов качал головой, - напрасно только людей подводите, господин вице-консул... Все равно мы ваши карты раскроем, воровать вам не дадим... Зря деньги кидаете, получаете конфуз. Торговали бы честно... - Где миссис Ребус? - Временно в моей каюте. Уворованные вами рукопись и копия оказались у дамочки под подушкой. Неудобно. А Хшкинсона вы, сукины дети, чуть не угробили. Так нанюхался хлороформу, слышите -мычит в капитанской каюте. Рысью мимо пробежал капитан. К пароходу подчаливал катер речной охраны. Парфенов исчез в окошке. Палуба осветилась. | 
