- Вы обещали мне этого не делать, - напомнила Лиля. - То есть вы сказали, что не будете драться ни с кем, кто меня беспокоит. - Он ни в чем не виноват, мисс Уильямс, - поспешил на помощь приятелю Дрискол. - Все дело во мне, и это я должен извиниться. Не могу передать, как мне жаль, что так получилось. Надеюсь, что вы меня простите, и если кто-нибудь… то есть я хочу сказать… - Но тут Дрискол смешался под пристальным взглядом ее карих глаз. - В любом случае, - спотыкаясь на каждом слове, закончил он, - я готов за него поручиться. Больше это не повторится. - Эй, парень, ты много на себя берешь! - воскликнул Догерти, который окончательно пришел в себя, пока говорил Дрискол. - Не надо за меня поручаться. Мисс Уильямс, мне очень жаль, что я когда-то дал вам это обещание. Забираю его назад. Все равно сегодняшнее происшествие доказывает, что я не смогу его сдержать. - Но вы должны его сдержать, - сказала Лиля. - Не могу. - Мистер Догерти! - Ну, я постараюсь, - уступил Догерти. - Обещаю постараться. Но иногда я не могу с собой справиться. Такое случается со всеми нами. Так уж мы устроены. Мы знаем, что не очень вам нравимся, и не виним вас. Ведь всякий, кто встречается с вашим взглядом, словно видит звезды, - и, поверьте, это не комплимент. Лиля хотела было что-то возразить, но тут появился клиент, попросивший отправить телеграмму, и девушке пришлось ограничиться тяжелым неодобрительным вздохом. Дрискол дернул экс-боксера за рукав и сказал: - Догерти, хватит сотрясать воздух, мы мешаем человеку работать. Ради бога, пошли и сделаем что-нибудь с твоим носом. Догерти позволил себя увести. Глава 2
Новичок
Через три или четыре дня, вскоре после полудня, Пьер Дюмэн и Боб Дрискол сидели в вестибюле "Ламартина", и тут произошло такое, от чего они тут же лишились дара речи. В отель со стороны Бродвея вошел Том Догерти, и в руках у него был большой букет роз - красных роз. Он нес их открыто, без бумажной упаковки, словно выставляя напоказ и ничуть не стыдясь. Бывший чемпион средь бела дня шел по Бродвею с розами! - "Мама, мама, мама, приколи мне розу", - напевал он в такт шагам. На приятелей он даже не посмотрел, небрежно кивнул швейцару - тот лучезарно улыбнулся ему в ответ - и решительным шагом направился к центру вестибюля, провожаемый удивленными взглядами. Он остановился у телеграфного столика и подозвал мальчика-посыльного. Лили не было, она ушла обедать. - Есть тут ваза? - спросил Догерти. Мальчик зевнул, вопрос поставил его в тупик. Ты что, не знаешь, что такое ваза? - саркастически спросил Догерти. В-а-з-а. Найди хоть одну. - Да тут их нет. - Так найди хоть одну! - прорычал Догерти, извлекая долларовую бумажку. - Сбегай к Адлеру. У него там вазы на любой вкус. Купи получше. Мальчик убежал и вернулся через несколько минут с огромной безвкусной стеклянной вазой цвета опавших листьев. Во время его отсутствия Догерти стоял, демонстративно повернувшись спиной к Дюмэну и Дрисколу и не реагируя на их язвительные замечания. - Налей в нее воды, - велел Догерти. Мальчик повиновался. - А теперь, - сказал Догерти, ставя цветы в вазу и водружая ее на Лилин стол, - вали отсюда. И не вздумай сказать что-то мисс Уильямс. Если она спросит, откуда они, ты ничего не знаешь. Понял? Мальчик энергично закивал. Догерти отступил на пару шагов, с заметным удовольствием посмотрел на розы и направился в угол вестибюля, где сидели его приятели. - Ты знаешь, кто это такой? - заговорщически прошептал Дрискол, когда к ним приблизился экс-боксер. - Нет, а кто он есть? - Берта, девочка-цветочница, - серьезно промолвил Дрискол. - Слушай, заткнись! - прорычал Догерти. - Обойдемся без сантиментов. Дюмэн откинулся назад в своем кресле и расхохотался. - Santiments![3] - задыхался он от смеха. - Догерти говорит о santiments! - Потом он вдруг посерьезнел. - В любом случае ты прав. Давно надо было давать эти розы мадемуазель Уильямс. Они как будто для нее. Только, ты знаешь, вот что я скажу, - этот неправильный. Мы не можем тебе разрешать. - Как? Как это вы не можете разрешить? - Определенно нет, - вступил в разговор Дрискол. - Многовато на себя берешь, дружище. Чуть-чуть принаглел. Представь себя на нашем месте. От этих слов у Догерти подкосились ноги. Он молча сел и впал в задумчивость. Дюмэн и Дрискол пытались его расшевелить, отпуская едкие комментарии, но, поняв, что все их усилия напрасны, пошли к табачному киоску поиграть с мисс Хьюджес в кости на сигары. И эта леди, большая ловкачка, через несколько минут легко и непринужденно освободила их от двух или трех долларов. От дальнейших потерь их спас Догерти, приблизившийся прыжками, грациозными, как у танцующего носорога. - Придумал! - торжествующе воскликнул он. - Тогда выкладывай, - буркнул Дрискол, швыряя кубики обратно в коробку на прилавке. - Что ты придумал? - Насчет этих роз. Слушайте, мисс Уильямс должна их получить. Так и Дюмэн сказал. Ну и почему бы нам не установить очередь? То есть каждый день мы будем наполнять вазу цветами, по очереди. И мисс Уильямс никогда не узнает, откуда они берутся. Присоединяетесь? - С удовольствием, - согласился Дюмэн. - Я передам Буту, Шерману и остальным. Надо их тоже взять в долю. - В другом случае я бы отказался, - заявил Дрискол. - Будучи актером - и, думаю, могу добавить, настоящим артистом, - обычно я такой ерундой не занимаюсь. Но сейчас меня это тоже увлекло. Я присоединяюсь. На том и порешили. Лиля, пообедав, с удивлением обнаружила у себя на столе сверкавший как пламя маяка букет цветов. Она не могла оторвать от него глаз, снимая пальто и шляпку, а когда на секунду подняла взор, служащий отеля многозначительно ей подмигнул. Потом она заметила украдкой посматривавших на нее трех заговорщиков, усиленно делавших вид, что они тут ни при чем. Она одарила их улыбкой, подошла к вазе и склонилась над шелковистыми лепестками. Затем отодвинула вазу, села за стол и взялась за свою книгу. - Господи! - восторженно воскликнул Догерти. - Она поцеловала! Их! Видели? А заметили, как порозовели ее щечки? - Дружище, - опустил его на землю Дрискол, - ничего подобного не может быть. Это все твои поэтические фантазии. - Ну и что тут такого? - Догерти прикурил сигарету от свечи у табачного ларька. - Разве бывший боксер-чемпион не может быть поэтом? - Если речь идет о поэзии движения и моциона - да. Но это поэзия эмоций. Мисс Хьюджес, красотка из табачного ларька, хихикнула: - Шутники вы, странные рыцари. Кто это купил розы? - Мы - кто? - спросил Догерти, пропустив ее вопрос мимо ушей. - Какие мы рыцари? - Странные. - Она хочет сказать - странствующие, - вставил словечко Дрискол. - Нет, не хочу, - возразила мисс Хьюджес. - Это игра слов. Странные рыцари. - Ну а почему бы и нет? - вдохновился Догерти. - Мне такой титул нравится. И этот титул был утвержден. Завсегдатаи вестибюля отеля "Ламартин", поставщики роз, почитатели и защитники мисс Уильямс, отныне будут именоваться так. Они составили весьма забавное общество единомышленников. Можно только догадываться, как каждому из них удавалось сдерживать пыл других. Все вместе они были абсолютно безобидны, по отдельности же были кем угодно. Пьер Дюмэн - хиромант и ясновидящий, владелец офиса на углу Двадцать третьей улицы, маленький говорливый француз, всегда при деньгах. Том Догерти, бывший чемпион по боксу, букмекер и игрок, дела которого, как можно понять, были покрыты завесой тайны. Боб Дрискол, актер, человек с философским подходом к жизни, о котором было известно только одно: он приземлил Тома Догерти. Билли Шерман, газетный репортер (временами), которого вечно увольняли со службы и который всегда хотел выпить. Сэм Бут, продавец пишущих машинок, которого все считали человеком низшего сорта, поскольку он каждое утро вставал в девять часов, чтобы идти на службу. Гарри Дженнингс, актер, который все время собирался подписать договор с Чарльзом Фроманом. Хорошенькая подобралась компания бродвейских гуляк, намеревавшихся стать защитниками и друзьями молодой женщины! Впрочем, вы скоро увидите, что из этого вышло. Потому что около месяца список членов этого общества оставался таким, как описано выше, но потом, в один прекрасный октябрьский день, им был представлен новый кандидат. Странные Рыцари занимали уютный уголок вестибюля рядом с телеграфным столиком, у противоположной от бродвейского входа стены. Он был почти закрыт двумя массивными мраморными колоннами. Рядом с видавшим виды потертым кожаным диваном возле широкого подоконника стояли три или четыре кресла. Несколько старожилов отеля так прочно здесь обосновались, что появление в этом независимом государстве новичка неминуемо было бы воспринято как противозаконное вторжение. И пришельцу обычно быстро и недвусмысленно давали это понять. И вот однажды, часа в два пополудни, Дрискол, Шерман и Догерти сидели и вели неспешную дружескую беседу. Шерман, высокий, смуглый, всегда излучавший уверенность, рассказывал об отдельных недостатках и общей никчемности нью-йоркской прессы. Открылась дверь, и вошел Дюмэн в сопровождении незнакомца, которого он представил как мистера Ноултона. - Полагаю, мы с мистером Ноултоном уже встречались, - произнес Шерман, протягивая ему руку. - Вы читаете мои мысли, - последовал вежливый ответ. Шерман ничего не сказал, но, повернувшись к Дрисколу, как-то странно на него посмотрел. Завязалась беседа. Ноултон показал себя образованным, знающим и простым в общении человеком. Чувствовалось, что он из хорошей семьи, в отличие от остальных. Дрискол предложил сыграть партию в бильярд. - Годится, - согласились все. - Если вы не против, - сказал Ноултон, - я присоединюсь к вам через пару минут. Хочу отправить телеграмму. Все кивнули и прошествовали в бильярдную, а Ноултон направился к телеграфному столику. Лиля читала книгу и, не глядя на него, подала пачку бланков, потом взяла телеграмму через окошко и стала считать слова. Подпись была "Джон Ноултон". - С вас восемьдесят центов, - сообщила Лиля. Когда она подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомцем, сразу почувствовала необъяснимое волнение. Во внешности молодого человека не было ничего тревожного. Его лицо и фигура могли бы показаться ничем не примечательными, но обращали на себя внимание обезоруживающий взгляд лукавых серых глаз и подчеркнутое стремление выглядеть своим в доску. Лиля, осознав, что продолжает на него смотреть, вспыхнула и отвернулась. Серые глаза осветила улыбка, и их обладатель протянул девушке через окошко вынутый из бумажника десятидолларовый банкнот. Это ваша самая мелкая купюра? - спросила Лиля, открывая ящик кассы. - Пожалуй, да, - ответил Ноултон. - Прошу прощения, но, будучи миллионером, я никогда не имею дела с мелочью. Вы сможете дать сдачи? - Если вы возьмете немного серебра. - Сколько угодно, - улыбнулся Ноултон. Лиля протянула ему несколько монет. - Вы ее сразу отправите? - спросил Ноултон. Она кивнула. Казалось, Ноултон не торопится уходить. - Я понимаю, что, после того как вы со мной рассчитались, мне следует откланяться, - наконец сказал он. - Но я люблю поговорить и ненавижу бильярд. - Тогда почему вы играете? - Почему? О, а почему мы вообще что-то делаем? Наверное, просто чтобы убить время. - Но это неправильно. Мужчина должен делать что-то полезное. Никогда не нужно стремиться убить время, надо его тратить с пользой. - Проповедь? - улыбнулся Ноултон. - Прошу прощения. - Лиля покраснела. - Я шучу. - Конечно, это не мое дело. Только я все равно уверена, что так оно и есть. Мне всегда было жаль, что я не мужчина. - Ходатайство отклоняется. - И что это значит? - Что это невозможно. То есть я хочу сказать, что вы - во всех отношениях женщина. Я прав? - Разве я выгляжу такой старой? - О, я вовсе не это имел в виду! Тогда скажем - девушка. Вы выглядите - позвольте бросить взор - лет на девятнадцать. - Двадцать, - призналась Лиля. - Еще годик - и все будет в порядке. Я почти угадал. Всегда лучше всего… - Ноултон, ты идешь? - послышался голос. У бильярдной стоял Шерман, хмуро на него посматривая. - Сейчас иду, - ответил Ноултон. - Не знал, что вы меня ждете. Он слегка приподнял шляпу в знак прощания с Лилей, присоединился к Шерману, и они скрылись в бильярдной. Лиля начала вполголоса напевать какую-то мелодию. Она взяла свою книгу и открыла страницу по закладке, потом вдруг бросила ее на стол и удивленно вздохнула. Только что она вела дружескую, даже фамильярную, беседу с человеком, которого никогда прежде не видела - с абсолютно незнакомым ей человеком! И сначала она этого даже не осознала! О чем она думала? Это было невероятно. "Конечно, - решила она, - в этом нет ничего дурного. Наверное, я вела себя глупо. И однако - как это получилось? Он, безусловно, отличается от других мужчин. О, и что же он обо мне подумает? Надеюсь, он поймет, что я не вступаю в беседу со всеми подряд". Она снова взяла книгу и попыталась читать, но буквы сливались, и она не могла разобрать ни слова. Она снова и снова повторяла себе: "Что же он теперь обо мне подумает?" А Ноултон в это время не только думал, но и говорил о ней. Войдя вместе с Шерманом в бильярдную, он увидел, что остальные их ждут. За тремя столами шла игра, в помещении было полно мужчин и табачного дыма, слышался стук шаров и звон стаканов. Дюмэн сидел на бильярде, чтобы его никто не занял. - Давай бери кий! - распорядился Догерти. Ноултон взял один с подставки, взвесил на руке и намелил кончик. - Как будем играть? - спросил он. - Ты с Догерти, а я с Дюмэном, - ответил Дрискол. - Шерман посидит посмотрит. Игра началась. Они успели закончить первую партию и начать вторую, когда Ноултон выбрал наконец момент для вопроса. - Кто она? - шепнул он Догерти. Тот пристально на него посмотрел: - Кто? - Девушка за телеграфным столиком. - Не твое дело, - бросил бывший боксер. - Почему? - поинтересовался Ноултон, удивленный его резкостью. - Я же не имею в виду ничего дурного. - Хотелось бы верить, - буркнул Догерти. - Но мы не позволяем говорить о мисс Уильямс тем, кто с ней незнаком. Возможно, тебе будет оказана эта честь - со временем. - Твой удар, Ноултон! - окликнул его Дрискол. Ноултон попытался сделать сложный карамболь и промахнулся. Бивший следующим, Дюмэн завел шары в угол и начал набирать очки. - Так ее зовут мисс Уильямс? - уточнил Ноултон, поворачиваясь к Догерти. Тот резко к нему обернулся: - Слушай, я тебе сказал, чтобы ты не заводил о ней речь. - Да кто о ней заводит речь? Я просто спросил, как ее зовут. Разве в этом есть что-то оскорбительное? - Может, и нет, - согласился Догерти. - Но звучит слишком фамильярно. И мне не нравится твой тон. Ноултон заверил, что если он услышал в его словах что-то, кроме глубочайшего уважения, то он ошибся. Это немного успокоило Догерти, и в итоге он рассказал историю о Странных Рыцарях. - Я подозревал что-то в этом роде, - кивнул Ноултон, когда он закончил. - Но похоже, она именно такая, какой вам представляется. Хотя это довольно забавно. Бродвейская шайка - компаньонка симпатичной девушки! Кто в это поверит? - Это самая трудная работа в моей жизни, - вздохнул Догерти. - Видишь мой нос? Мне его свернул набок один парень, который однажды положил на нее глаз, - вот этот Дрискол. А теперь он один из нас. - А кто удостаивается чести быть избранным в члены вашего клуба? - Ничего не нужно делать. Мы сами все решим. - Но я хочу к вам присоединиться. На полном серьезе. Говоря по правде, - Ноултон замялся, - я уже чертовски долго не занимался ничем стоящим. А теперь мне в голову пришла эта идея. Как она вам? - Если тобой овладело такое желание, то поумерь пыл, - сказал Догерти. - Если ты и правда что-то такое ощущаешь, у меня нет возражений. Но когда ты захочешь узнать… | 
