Мне надо было бы поступить так же, когда я потерял пальцы. А что до скрипки, я этому не верю. Если бы ее подменили, Ян непременно это заметил бы. - Он отпил из стакана, поставил его и покачал головой. - Нет, ее просто украли, и все тут. Но кто и как… - Может быть, поделишься со мной своими соображениями, - предложил Фокс. Они сидели в ресторане "Рустерман", покинув Карнеги-Холл около полуночи. Последние два часа, проведенные там, ничего не прояснили, если не считать отрицательного результата: скрипку Яна так и не нашли. Не возникало, по-видимому, никакого сомнения в том, что скрипка находилась в гримерной непосредственно после того, как Ян застрелился. Каждый отрицал, что брал и даже дотрагивался до нее, но все были единодушны в том, что во время возникшей сумятицы ее легко было взять незаметно. Тщательное расследование позволило достаточно точно установить, что до прибытия капитана место происшествия покинули только трое: миссис Бриско, мистер Тилингслей и мисс Хиби Хит. Ко всем троим были отправлены агенты, чтобы допросить их, и все трое отвергли какую-либо причастность к пропаже скрипки. Правда, все были в верхней одежде, под которой легко можно было спрятать и вынести скрипку, незаметно отлучившись на несколько минут, однако обыск всего здания оказался безрезультатным. В маленьком удобном кабинете "Рустермана" Диего объяснил Фоксу, что миссис Бриско - это та самая дама, которую Фокс назвал жердью в соболях, и ее можно с уверенностью исключить из числа возможных похитителей скрипки. Мистер Тилингслей, концертмейстер Манхэттенского симфонического оркестра, также вне подозрений. Хотя Хиби Хит, как кинозвезду, нельзя судить по обычным критериям логики и разума, все-таки маловероятно, что она украла скрипку, на приобретение которой сделала весомый вклад в виде двух тысяч пятисот долларов. - Она тоже поклонница искусства? - спросил Фокс. - Она поклонница Яна Тьюсара, - сказал Диего уверенно. - Ян был фигура романтическая. Он был настоящим романтиком, что и доказал сегодня. В отличие от меня. Я реалист. Когда со мной произошел несчастный случай и мне размозжило пальцы так, что их пришлось ампутировать, разве я поставил точку? Нет. Я воспользовался твоим гостеприимством и твоей добротой и несколько месяцев жил у тебя, потому что реалист должен есть. Может, еще выпьем? И вот я занимаюсь аранжировкой музыки для "Метрополитен бродкастинг компани". - Ее слушают много людей. Как бы там ни было, у тебя все в порядке. Расскажи мне о других. Диего продолжил рассказ. Все думали, говорил он, что Тьюсар лелеет мечту жениться на Доре Моубрей, но у Доры это не вызывало энтузиазма, а уж ее отец и вовсе был против этого брака. Когда несколько месяцев назад Лоутон Моубрей выбросился из окна своего офиса и разбился насмерть, ходили даже слухи, что к этому его последнему путешествию имел отношение Ян Тьюсар, желавший устранить препятствие на пути пламенной любви, но, на взгляд Диего, это всего-навсего капля яда с грязного языка сплетников, ибо Ян все же не был настолько романтичен. Через какое-то время Дора снова согласилась стать аккомпаниатором Яна, во-первых, потому, что Ян твердил, что иначе он вообще не сможет играть, и, во-вторых, потому что нуждалась в деньгах. Хотя Лоутон Моубрей и был исключительно удачливым менеджером, он тратил больше, чем зарабатывал, и после себя ничего, кроме долгов, приятных воспоминаний и дочери без гроша, не оставил. Фокс спросил, а не строил ли насчет Доры Моубрей определенных планов молодой Данхэм? Диего хрюкнул и сказал, что, как он надеется, это не так. Перри Данхэм - самонадеянный паяц, он не способен понять тонкую и искреннюю натуру прелестной маленькой Доры. Он называл ее "маленькая Дора", потому что, когда впервые увидел ее шесть лет назад, ей было всего четырнадцать и она напоминала длинноногого олененка. Даже теперь, признался он, на его испанский вкус, ей не хватает некоторой округлости, хотя, несомненно, она очень миловидна и притом весьма неплохо играет. Для Перри же существует только одна музыка - джаз, который Диего, судя по его тону, просто усыпляет. Единственная причина, почему вообще нога Перри ступает под своды Карнеги-Холл, - это необходимость добиваться расположения своей богатой матушки Ирэн Данхэм Помфрет, которая стала финансовой крестной матерью для многих музыкантов, организовав Вифлеемский фестиваль. В его вкусе скорее не Дора Моубрей, а Гарда Тьюсар, сестра Яна. Они были?.. Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда - Фокс и сам это наблюдал - своим лицом, фигурой и движениями воплощала образ истинной соблазнительницы, но свои чары она использовала исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О ее занятии трудно было сказать что-либо конкретное, предполагали, что она связана с миром моды, однако если за туалеты, которые она носила, квартиру, которую она снимала, а также за автомобиль и шофера она платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба! - Гарда обожала брата, - заметил Фокс. - Несомненно, - согласился Диего, - но недавно между ними пробежала кошка. - Только вчера Ян рассказал ему, что Гарда так на него разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда, он не назвал причины их ссоры. Диего при этом покаянно добавил, что последние несколько месяцев он не поддерживал с Яном прежних близких отношений, и это было очень скверно с его стороны. В порыве раскаяния после шести или семи порций виски он признался, что ревновал. Ян готовился к самому значительному событию в своей карьере, совершенно ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось выше его, Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не простит себе. Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою вину. Он отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния наложил на себя руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто заменил скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила свою гнусную роль. Через десять минут, правда, Диего утверждал, что если бы подмена была, Ян мгновенно распознал бы ее. - Нужно выбрать что-нибудь одно, Диего, - улыбнулся Фокс, - только что ты сказал… - Ну и что? - мрачно перебил его Диего. - Все равно я прав. Конечно, обвести Яна вокруг пальца с этой скрипкой было невозможно, и тем не менее это произошло. И я собираюсь найти того, кто это сделал. Сейчас я пьян, но завтра я буду трезвый и займусь именно этим. - Что ж, желаю успеха. - Фокс взглянул на часы. - Извини, сейчас я уже ничем не смогу тебе помочь, у меня билет на ночной поезд в Луисвилл. Двух дней мне там вполне должно хватить, так что, возможно, я позвоню тебе в четверг утром и узнаю, как у тебя дела. Однако дело, которое он расследовал в Луисвилле, - неожиданная и непонятная эпидемия желудочных заболеваний в конюшне скаковых лошадей, затронувшая будущих участников скачек в Дерби, - заняло на день больше, чем рассчитывал Фокс, поэтому он вернулся в Нью-Йорк не в четверг, а в пятницу, не в восемь утра, а в два часа пополудни и не с Пенсильванского вокзала, а из аэропорта Ла-Гардиа. Тем не менее ему не потребовалось сразу же звонить Диего Зорилле, чтобы узнать, как продвигается его план возмездия: он разговаривал с ним по междугородному телефону в четверг вечером и все выяснил. Более того, информация и задание, которые он получил, были таковы, что он спешно пообедал в аэропортовской забегаловке и доехал сначала на метро до Манхэттена, а затем на такси помчался на Парк-авеню. Усталый вид после трех напряженных дней и ночей, карманы, набитые подарками для Тримблов и прочих обитателей Зоопарка, как часто называли его загородный дом, а также поношенная сумка явились, как он подумал, единственной причиной холодного приема вышколенного дворецкого, который встретил его в просторной приемной апартаментов на двенадцатом этаже. Но, скорее всего, дворецкому он был совершенно безразличен: видимо, прислуге Ирэн Данхэм Помфрет было не привыкать иметь дело с привидениями из других миров. Дворецкий учтиво стоял рядом, пока другой человек в ливрее вежливо принял у Фокса сумку и верхнюю одежду, и тут же из внутренних комнат в холл вышла женщина и направилась к нему со словами: - Здравствуйте, я не держу горничных - я их не люблю. У меня только мужчины. Раньше я брала горничных, но они постоянно болели. Вы - Фокс? Текумсе Фокс? Диего мне много о вас рассказывал. Вы так помогли ему, когда с ним произошла беда. Проходите, пожалуйста. Фокс старательно скрывал все возрастающее изумление. Сначала его удивила большая, богато обставленная приемная. Он немного разбирался в китайских вазах - с ними было связано одно дело, которым ему пришлось заниматься, - на столе стояли два прекрасных редких экземпляра; на стене за ними висела дешевая репродукция "Разбитого кувшина" Греза. Разумеется, он не знал, что это была любимая картина весьма сентиментального Джеймса Гарфилда Данхэма, первого мужа миссис Помфрет, равно как не знал и того, что миссис Помфрет умела пренебрегать общепринятыми условностями, когда речь шла о ее вкусах - о последнем, правда, можно было догадаться, лишь взглянув на нее. А ее внешность поразила его еще больше! В ней не было и намека на холодную бесстрастность и высокомерную надменность, которые он ожидал увидеть, зная о ее репутации Мецената[5] в женском обличье. Крупная фигура, умные и веселые глаза, полные красивые губы говорили об удовлетворенности жизнью, а удивительно молодая кожа - судя по возрасту ее сына Перри, ей должно было быть по крайней мере между сорока и пятьюдесятью - наверняка привела бы в восхищение и самого Рубенса. Фокса привела. Огромная гостиная, в которую она провела гостя, где два концертных рояля выглядели бы игрушками, поражала своими размерами, но не подавляла. Ирэн остановилась у края бесценного зенджанского ковра и голосом, в котором гармонично звучала нежная привязанность и командные нотки, предполагавшие немедленный отклик, позвала: - Генри! Из кресла поднялся мужчина и подошел к ним. - Мой муж, - представила его миссис Помфрет, и Фокс отметил про себя, что дама произнесла это тоном, каким она сказала бы, например, "мой эрдельтерьер" или "моя любимая симфония", не оскорбляя при этом его мужского достоинства. Она продолжила: - Это Текумсе Фокс. Вот что я скажу вам: будь я вашей женой и вы ходили бы с такой щетиной… Фокс обескураженно отпустил руку Генри Помфрета и со смущенным видом стал оправдываться: - Я очень спешил на самолет и не успел побриться, а кроме того, я не люблю бриться и у меня нет жены. - Он осмотрелся и увидел, что в гостиной никого не было, кроме девушки и молодого человека, сидевших на диване. - Я думал… Диего сказал мне по телефону, что вы пригласили сюда всех, кто… - Я так и сделала, но Адольф Кох передал, что не сможет прийти раньше четырех, и, поскольку в это время вы летели в самолете, Диего не мог вас предупредить, а моему секретарю не удалось связаться с Дорой и мистером Гиллом - наверное, вы знаете их? Ирэн направилась к дивану, чтобы представить сидевших на нем молодых людей. Те встали. Рука Доры потянулась к Фоксу и застыла на полпути к нему, он протянул свою ладонь и обнаружил, что ее пожатие, несмотря на застенчивость, было твердым. Она была гораздо бледнее по сравнению с тем, какой он ее помнил, однако, приняв во внимание, что Дора только что пережила серьезное потрясение, решил согласиться с Диего и признать ее в высшей степени привлекательной. Фокс пожал также руку Теду Гиллу, который своим отсутствующим и слегка обиженным видом пытался продемонстрировать, что его оторвали от важного дела. - Он похож на одного норвежского тенора, с которым я познакомилась в Женеве в 1926 году, он пел адамовым яблоком, - сказала миссис Помфрет. - Это не в мой огород! - засмеялся Генри Помфрет. - Я напоминаю ей крокодила, с которым она познакомилась в Египте в 1928 году. Это к вам относится, Гилл. - Косоглазого маленького крокодильчика, - парировала с нежным ехидством в голосе его жена. - А того норвежского тенора звали, кажется… Да, Уэллс, в чем дело? Подошел человек среднего возраста с беспокойно приподнятыми бровями и озабоченным взглядом. - Вас к телефону, мисс Помфрет. Мистер Барбинини. - О Боже, снова придется ругаться! - воскликнула миссис Помфрет и умчалась из гостиной. - Хотите что-нибудь выпить? - предложил мистер Помфрет. - Дора? - Нет, спасибо. Гилл тоже отказался, а Фокс решил принять предложение и пропустить стаканчик. Оказалось, однако, что в это время напитки в гостиную не подавались, и Фокса повели через комнату поменьше, по коридору, за угол, в уютную маленькую комнату с кожаными креслами, радиоприемником, книгами… Помфрет подошел к сооружению, представляющему собой сочетание бара и холодильника, и достал все необходимое. Фокс заметил на шкафу красную вазу Ланг Яо из китайского фарфора и большую вазу сочного персикового цвета на столике у стены. Он подошел к ней, чтобы рассмотреть получше. Мистер Помфрет, стоя у него за спиной, спросил, нравятся ли ему вазы. - Эта нравится, - ответил Фокс. - Не удивительно, - с гордостью в голосе сказал Помфрет. - Это Суан Те. - Вам они точно нравятся. - Я люблю вазы. Фокс взглянул на него и увидел, что его лицо, так же как и голос, выражало неподдельную искренность. В этот момент в нем появилось обаяние, хотя вначале Помфрет показался Фоксу непривлекательным: широкий рот, несоразмерно острый нос и беспокойные серые глазки, настолько маленькие, что брови чуть ли не свешивались над ними. - Ни у кого больше нет такого тончайшего фарфора! - Помфрет принес напитки. - Еще одна почти такая же ваза стоит в гардеробной жены. Я покажу ее вам, прежде чем вы уйдете, если, конечно, захотите, у меня есть и кое-что другое. - Он засмеялся несколько смущенно. - Мне кажется, одна из причин, почему я ими так горжусь, состоит в том, что они - единственная моя собственность. Разумеется, они были куплены на деньги жены, у меня лично денег никогда не было, но теперь они принадлежат мне. Фокс отпил из стакана. - Как вы их находите? Через агентов или сами? - Ни так ни эдак. Вообще никак. Я бросил это занятие. Жена не любит, чтобы вещи хранились в шкафах, ей нравится, чтобы они были на виду. В принципе я с ней согласен. Но около года назад один недотепа уронил пятицветную вазу Мин, лучшую из всего, что я когда-либо видел, и она разлетелась на двадцать кусков. Поверите, я плакал. Не рыдал, просто плакал. Это меня добило. Я бросил все. Ваза была так хороша, и я чувствовал себя таким виноватым… Помфрет пригубил стакан, сдвинул брови, глядя в него, и продолжал: - А прошлой осенью - еще одна потеря. Четырехугольная ваза, черная Ван Ли. Сейчас я вам покажу. - Он поставил стакан, снял с полки книгу и нашел нужную страницу. - Вот цветная репродукция этой вазы. Уникальная вещь, это была жемчужина моей коллекции. Видите эту золотисто-желтую эмаль? А зеленую с белым? Впрочем, изображение далеко не передает красоты оригинала. Фокс изучал рисунок. - Она тоже была разбита? - Нет. Украдена. Исчезла. В один из дней, когда… впрочем, не стану вас утомлять. Фокс еще не успел заверить хозяина в том, что он вовсе его не утомляет, как в дверь постучали и в ответ на приглашение Помфрета войти появился Перри Данхэм. - Я пришел за вами, - сухо сообщил он. - Пора начинать. Все, кроме Коха, уже собрались, и мама зовет вас. - Он протянул Фоксу руку. - Здравствуйте, я - Перри Данхэм, как вы уже, наверное, запомнили с прошлого раза. - Его взгляд остановился на полупустом стакане Фокса. - А это мысль! - Налить? - предложил Помфрет, впрочем без особого рвения. - Если у вас есть бурбон. - Бурбона нет, к сожалению. Шотландское, ирландское. - Бурбон я найду. - Самонадеянный паяц, как охарактеризовал его Диего, остановился у открытой двери. - Показываете мистеру Фоксу мамины вазы? И ее флорины и дукаты? Дверь за ним закрылась. На щеке мистера Помфрета, которая была видна Фоксу, заалело пятно. Видя, как он обескуражен, Фокс поспешил на помощь. - Как экзотично! - небрежно бросил он. - Флорины и дукаты? - Он поводил по воздуху стаканом. - И динары с гинеями? - Он имел в виду, - церемонно сказал мистер Помфрет, - мою маленькую коллекцию монет. Я занялся ими в качестве утешения, когда оставил коллекционирование ваз. Роняй их - не разобьются, а если бы и разбились - плакать не стану. - Старинные монеты? Я бы с удовольствием их посмотрел. - Сомневаюсь. - Монеты волновали мистера Помфрета явно меньше, и их демонстрация не вызывала у него чувства гордости. - Вы нумизмат? Вы упомянули динары. Фокс сказал, что нет, для него "динар" - всего лишь экзотическое слово, ему просто интересно было бы увидеть хоть один, если они есть в его коллекции. Мистер Помфрет ответил, что вообще-то им пора идти, но у него действительно есть динар эпохи Фатимидов, и, вынув связку ключей из кармана, он выбрал один и отомкнул дверь шкафа. Взгляду открылись полки, на которых рядами стояли неглубокие подносы. Он вынул один поднос с маленькими, выстланными бархатом ячейками, в каждой лежало по монете. Помфрет указал на одну из них. - Вот она. Не в самом лучшем состоянии. Эта вот более редкая и интересная - денье Людовика Первого. Это вот старинная шотландская монета Джеймса Пятого Шотландского. Это? Это старый английский… Войдите! Это оказался Диего Зорилла. Он вошел, сверкнув черными глазами, вежливо пожал мистеру Помфрету руку, горячо - Фоксу и объявил, что послан за ними. Помфрет поставил на место поднос и закрыл шкаф на ключ. Фокс допил свое виски. - В соборе? - осведомился мистер Помфрет. - Нет, в библиотеке. |
