Во время четвертого круга на прямой, которая подымалась к казино, Микотти, выжимая из мотора все, что было возможно, промчался мимо Саккетти. Клерфэ повис на его задних колесах, он тоже перенапряг мотор и обогнал Саккетти только перед самым входом в тоннель. Выйдя из него, Клерфэ увидел, что машина Микотти задымилась и снизила скорость. Клерфэ обошел ее и начал нагонять Монти. Он знал каждый метр дороги. Монти он настиг через три круга на одном из крутых виражей около газгольдера и, как терьер, повис на его задних колесах. Еще девяносто два круга и семнадцать противников, - подумал Клерфэ, увидев у трибун чью-то машину рядом с машиной Микотти. Тренер просигнализировал ему, чтобы он до поры до времени не рвался вперед. Видимо, Фриджерио и Саккетти,. которые терпеть не могли друг друга, вступили в борьбу между собой, пожертвовав интересами фирмы; это нарушило весь порядок в команде, и теперь тренер хотел попридержать в резерве Клерфэ и Мейера III на тот случай, если лидеры загубят свои машины. Лилиан видела, что вся стая проносилась мимо трибун чаще, чем через каждые две минуты. Быстрота, с какой это происходило, делала в ее глазах гонку еще более бессмысленной. Только что машины были еще здесь, но стоило ей на секунду отвернуться, как они вновь появлялись на том же месте, только в несколько ином порядке; казалось, они не пропадали из виду, а просто передвигались взад и вперед, как стекляшки в калейдоскопе. как только они ухитряются сосчитать эти сто кругов! - подумала Лилиан, а потом вспомнила о молящемся, обливающемся потом, изрыгающем проклятия тренере, который показывал гонщикам таблички, размахивал флажками, все время меняя их в соответствии с каким-то секретным кодом. После сорока кругов Лилиан решила уйти. У нее было такое чувство, что ей надо уехать сейчас же, не мешкая ни секунды и не дожидаясь окончания гонок. Перспектива еще шестьдесят раз отмечать про себя мельчайшие изменения в порядке следования машин показалась ей вдруг бессмысленной. Это было потерянное время, такое же, как и время перед ее отъездом из санатория. У нее в сумочке лежал билет до Цюриха. Лилиан купила его утром, когда Клерфэ в последний раз объезжал дистанцию. Билет был на послезавтра. В этот день Клерфэ должен был улететь в Рим. Через два дня он собирался вернуться. Самолет Клерфэ улетал утром; поезд Лилиан уходил вечером. удираю крадучись, как вор, как предательница, - подумала она, - так же я хотела удрать из санатория. Но Борис еще успел поймать меня. Разве это помогло? В таких случаях люди всегда говорят фальшивые слова, всегда лгут, ибо правда тогда - бессмысленная жестокость, а потом они испытывают горечь и отчаяние, потому что не сумели расстаться иначе и потому что последние воспоминания, которые им остались, - это воспоминания о ссорах, недоразумениях и ненависти. Лилиаи пошарила в сумочке, здесь ли билет. На какоето мгновение ей показалось, что она его потеряла. Это мгновение снова укрепило ее решимость. Несмотря на жаркое солнце, ее знобило. меня опять поднялась температура, - подумала Лилиан. Толпа вокруг нее заорала. Внизу, там, где виднелись голубая игрушечная гавань и белые яхты, на которых тесно сбились в кучу люди, там на шоссе, где был самый ад, маленькая игрушечная машинка вдруг двинулась в сторону, а потом вплотную пролетела мимо другой. - Клерфэ! - ликуя, закричала толстая дама рядом с Лилиан и начала хлопать себя программой по бедрам, выпиравшим из ее полотняного платья. - The son of a gun made it! * * * * Прошел час, и Клерфэ был уже вторым. Теперь он холодно и безжалостно нагонял Маркетти. Он не хотел пока обходить его - с этим можно было обождать до восьмидесятого или даже до девяностого круга, - но он намеревался идти все время за ним на расстоянии нескольких метров, не отставая ни на секунду, идти до тех пор, пока Маркетти не начнет нервничать. Он не желал еще раз рисковать, перенапрягая мотор, он рассчитывал, что это сделает Маркетти в надежде избавиться от своего преследователя. Маркетти так и поступил, но с его машиной ничего не случилось. И все же Клерфэ почувствовал, что Маркетти очень забеспокоился, ведь ему не удалось достичь своей цели - оторваться от Клерфэ. Маркетти стал блокировать дорогу и виражи, он не хотел пропустить Клерфэ вперед. Клерфэ начал хитрить, делая вид, будто намерен обогнать Маркетти, на самом деле он к этому не стремился; в результате Маркетти начал внимательнее наблюдать за ним, чем за собственной машиной, и стал менее осторожен. Так они сделали круг и значительно обогнали нескольких гонщиков. Обливаясь потом, тренер показывал Клерфэ таблички и махал флажками. Он требовал, чтобы Клерфэ не обгонял Маркетти. Оба они были из одной онюшни; хватит и того, что Саккетти и Фриджерио затеяли борьбу. Из-за этого Фриджерио загубил покрышку и отстал от Клерфэ на целую минуту; между ними было уже пять других гонщиков. Самого Клерфэ нагонял теперь Монти. Но Монти еще не удалось прицепиться к задним колесам его машины. При желании Клерфэ мог бы легко оторваться от него на крутых виражах, которые он проходил быстрее Монти. Они опять пронеслись мимо старта. Клерфэ видел, как тренер взывал ко всем святым и грозил ему кулаком, запрещая идти вплотную к Маркетти. Маркетти в ярости сделал знак тренеру, чтобы тот удержал Клерфэ. Клерфэ кивнул головой и отстал на корпус, но не больше. На этих гонках он должен победить - либо с помощью тренера, либо наперекор ему, он так решил. Неудачный старт несколько задержал его. Но Клерфэ знал, что все равно победит. Он был очень спокоен: напряжен до предела и в равной степени хладнокровен. Эти чувства пришли у него в состояние странного равновесия. В таком состоянии человек уверен в том, что с ним ничего не случится. Равновесие как бы делает человека ясновидящим, спасая его от всяких сомнений, колебаний и неуверенности. Раньше у Клерфэ нередко появлялось такое ощущение равновесия, но в последние годы ему часто его не хватало, не хватало этих мгновений ничем не омраченного счастья. - * Ах, сукин сын! (англ.) * * * Клерфэ увидел, что машина Маркетти вдруг завертелась волчком и встала поперек дороги, раздался скрежет ломающегося металла; черная маслянистая лужа поползла по шоссе; Клерфэ видел, как две другие машины на огромной скорости столкнулись друг с другом, он видел, как машина Маркетти, словно во время замедленной съемки, не спеша перевернулась, Маркетти пролетел по воздуху и упал на землю. Сотнями глаз Клерфэ впился в шоссе, пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет, через который можно было швырнуть машину. Но просвета не было. Шоссе вдруг стало огромным и в ту же секунду уменьшилось до микроскопических размеров. Клерфэ не ощущал страха, он старался наскочить на другую машину не под прямым углом, а по касательной; в последний момент он еще успел подумать, что надо освободиться от руля, но руки не поспевали за ним; все в нем словно приподнялось, он вдруг стал невесом - и при этом все еще сидел в машине. А потом что-то ударило его в грудь и в лицо, и со всех сторон на него ринулся разбитый вдребезги мир. Еще секунду он видел перед собой бледное, искаженное от ужаса лицо дежурного по трассе, а потом гигантский кулак ударил его сзади; он услышал темный гул, и все стихло. Машина, которая налетела на Клерфэ, пробила брешь в сплошном месиве автомобилей; через нее смогли проскочить машины, идущие следом. Гонщики один за другим пролетали мимо, их машины, вихляя и дрожа, проходили вплотную к разбитым машинам, так что металл со скрежетом терся о металл, и казалось, что это громко стонут покалеченные автомобили. Дежурный, держа лопату, перелез через мешки с песком и начал засыпать маслянистую лужу; когда гул мотора приближался, он отскакивал в сторону; появились санитары с носилками, они оттащили Маркетти в безопасное место, подняли его и передали другим санитарам, которые стояли за баррикадами из мешков; несколько служащих автомобильных фирм, неся перед собой дощечки со знаком пасно! уже прибежали на место аварии, чтобы предостеречь остальных гонщиков, но гонки успели переместиться в другое место, все машины миновали этот отрезок шоссе и теперь снова возвращались сюда; некоторые из гонщиков бросали быстрый взгляд по сторонам, глаза других были прикованы к ленте шоссе. Машина Клерфэ не только наскочила на передние машины, на нее саму наскочила машина Монти. Монти почти не пострадал. Ковыляя, он отошел в сторону. Клерфэ продолжал висеть в своей машине, которую подняло почти вертикально и швырнуло на мешки с песком. У него было разбито лицо, в его грудную клетку вдавился руль. Изо рта у Клерфэ текла кровь, он был без сознания. Толпа уже облепила шоссе, как мухи облепляют кровавый кусок мяса; зеваки во все глаза глядели на санитаров и механиков, которые начали выпиливать Клерфэ из машины. Одна из передних машин горела. Рабочим с огнетушителями удалось оттащить ее подальше, и теперь они пытались погасить огонь. К счастью, бензиновый бак был разломан, что предотвратило взрыв. Но бензин горел, жара была нестерпимая, и огонь все еще мог перекинуться на другие машины. Каждые две минуты гонщики проносились мимо места катастрофы. Рев моторов, нависший над городом, вдруг стал походить на мрачный реквием, нарастающий от секунды к секунде, а когда автомобили мчались мимо вздыбленной машины, где был распят окровавленный Клерфэ, освещенный огнем догорающего пожарища, которое казалось блеклым при свете этого ясного дня, - тогда рев становится душераздирающим. Гонки продолжались; их не прекратили.
Лилиан не сразу поняла, что произошло. Из репродуктора доносился неясный басовитый рык, словно кто-то со сна прочищал горло. От волнения диктор стал слишком близко к микрофону. Лилиан разобрала лишь несколько фраз: какие-то машины потерпели аварию, они наскочили друг на друга из-за того, что на шоссе вытекло масло еще из какой-то машины. Потом она увидела, как вся стая промчалась мимо трибун. начит, ничего страшного не случилось, - подумала она, - иначе гонки прекратили бы. Она искала глазами машину Клерфэ и не находила ее, но Клерфэ мог проехать и раньше, она не так уж внимательно следила за гонками. Теперь по радио немного вразумительнее сообщили, что авария произошла на набережной Плезанс, где столкнулись несколько машин; есть раненые, убитых нет. Дальнейшие сообщения будут переданы позже. Распределение мест следующее: первым идет Фриджерио, с преимуществом пятнадцать секунд, за ним Конти, Дюваль, Мейер III… Лилиан напряженно прислушивалась. О Клерфэ ни слова, а ведь он шел вторым. Ни слова о Клерфэ, думала Лилиан и, заслышав приближение машин, нагнулась, чтобы увидеть цифру 2, красную машину с цифрой 2. Клерфэ не было, и сквозь глухой ужас, затопивший Лилиан, в ее сознание вдруг проникли раскаты жирного голоса диктора: реди пострадавших - Клерфэ; его отвозят в больницу. Видимо, он без сознания. Монти получил ранения колена и ступни; Саккетти… Не может быть… Что-то внутри Лилиан противилось этому известию. Ничего не может случиться на этих игрушечных гонках в этом игрушечном городе с игрушечной гаванью и пестрым игрушечным видом. Произошла ошибка! Машина Клерфэ скоро выскочит из-за поворота, как она выскочила во время гонок арга Флорио, он немного отстанет, получит ушибы и шишки, но будет цел и невредим! Однако, говоря себе это, Лилиан чувствовала, что ее надежда тает и рассыпается, так и не успев окрепнуть. лерфэ без сознания, - думала она и цеплялась за это слово. Что оно значит? Оно могло значить все, что угодно. Лилиан вдруг увидела, что спускается с трибун, а она и не заметила, как встала. Лилиан шла к старту; быть может, Клерфэ отвезли туда? Он лежит на носилках, у него ранено плечо или рука, и он смеется над своим несчастьем. - Его отвезли в больницу, - сказал тренер, обливаясь потом. - Пресвятая мадонна, святой Христофор, почему это случилось именно с нами?! Почему не с другой фирмой или… Что? Минутку! Он стремглав убежал подавать сигналы гонщикам. Машины промчались мимо; вблизи они казались больше и опаснее, и рев их моторов заполнял все вокруг. - Что случилось? - закричала Лилиан. - Пошлите к черту эти проклятые гонки и скажите, что случилось? Она оглянулась. Все отводили глаза в сторону. Механики возились с запасными частями и покрышками, избегая смотреть на нее. Стоило ей приблизиться к кому-нибудь, как тот отходил. Лилиан сторонились, словно она была зачумленная. Наконец тренер вернулся. - Клерфэ не поможет, если я пошлю гонки к черту. Он бы этого и сам не захотел. Он бы хотел… Лилиан прервала его: - Где он? Я не желаю слушать лекцию о моральном кодексе гонщиков! - В больнице. Его сразу отвезли туда. - Почему же с ним никто не поехал, чтобы ему помочь? Почему вы не поехали? Почему вы здесь? Тренер смотрел на нее непонимающим взглядом. - Чем я могу помочь? Чем мы все можем ему помочь? Сейчас это дело врачей. Лилиан судорожно глотнула. - Что с ним случилось? - тихо спросила она. - Не знаю. Я его не видел. Мы все были здесь. Ведь мы должны оставаться здесь. - Да, - сказала Лилиан, - чтобы гонки могли продолжаться. - Ничего не попишешь, - беспомощно возразил тренер. - Мы ведь только служащие. Торопливо подошел один из механиков. В этот момент рев моторов снова усилился. - Синьорина… - тренер развел руками и посмотрел на шоссе. - Я должен… - Нет, нет! Без сознания. Врачи… К сожалению, я должен… Синьорина… - сказал механик. Тренер выхватил какую-то табличку из ящика и сломя голову убежал подавать сигналы. Лилиан слышала, как он кричал по дороге: адонна, мадонна, о porco di porco *, проклятое масло, почему это случилось именно со мной! О, проклятая моя судьба! Он показал кому-то из гонщиков табличку, кому-то помахал, поднял руку и остался стоять; хотя вся стая была уже далеко, тренер все еще пристально смотрел на шоссе, не желая возвращаться. Лилиан медленно повернулась к выходу. - Мы придем после гонок, синьорина, - прошептал механик, - как только они кончатся! осле гонок, - подумала Лилиан. Все время, пока она ехала в больницу, над городом висело черное покрывало шума. Лилиан не удалось найти другого средства передвижения, кроме извозчичьей пролетки, украшенной флажками и пестрыми лентами; на голове лошади красовалась соломенная шляпа. - Мы проедем дольше, чем обычно, - объявил извозчик. - Придется сделать большой крюк. Улицы закрыты. Гонки, сами понимаете… Лилиан кивнула. Она была окутана болью, но не острой, а тупой, словно ее пытали, одурманив каким-то наркотиком. Все ее чувства, кроме слуха и зрения, были почти парализованы, она видела машины и ясно, предельно ясно слышала рев моторов, и это было невыносимо. Извозчик болтал не переставая, он хотел показать ей места, откуда были видны гонки. Лилиан его не слышала; она ничего не слышала, кроме рева моторов. Какой-то молодой человек пытался остановить пролетку и заговорить с ней. Она не поняла его слов и велела извозчику остановиться. Она думала, он хочет сообщить ей что-нибудь о Клерфэ. Молодой человек, итальянец в белом костюме, с тонкими черными усиками, пригласил ее поужинать с ним. - И это все? - сказала Лилиан, ничего еще не понимая. - А дальше? - Дальше может быть многое, - молодой человек улыбнулся. - Это будет зависеть от вас. * Итальянское руга1ельство. Лилиан не ответила. Она больше не видела этого человека. Ее глаза смотрели мимо него. Он ничего не знал о Клерфэ. - Поедем! - сказала она извозчику. - Быстрее! - У таких молодчиков никогда нет денег, - объяснил извозчик. - Вы правильно сделали, отшив его. Кто знает, может быть, пришлось бы еще платить самой за ужин. Пожилые, полные господа куда надежнее. - Быстрее, - сказала Лилиан. - Слушаюсь. Прошла целая вечность, пока они добрались до больницы. За это время Лилиан дала себе уйму всяких обетов. Она была убеждена, что выполнит их. Она не уедет, она останется, она выйдет замуж за Клерфэ, только бы он жил! Она давала эти обеты, не думая, машинально, так, как кидают камни в пруд. - Господин Клерфэ в операционной, - сказала сестра в приемном покое. - Не скажете ли вы, что с ним? - Очень сожалею, мадам. Вы мадам Клерфэ? - Нет. - Родственница? - Какое отношение это имеет к его состоянию? - Никакого, мадемуазель. Просто я уверена, что после операции к нему допустят на минутку только ближайших родственников. Лилиан уставилась на сестру. Может, сказать, что они с Клерфэ помолвлены? Хотя все это такая чепуха! - Ему надо делать операцию? - спросила она. - Видимо. Иначе бы его не отправили в операционную. Такие, как она, меня терпеть не могут, - подумала Лилиан растерянно. Она хорошо знала больничных сестер. - Можно подождать? - спросила она. Сестра показала на скамейку. - Разве у вас нет комнаты ожидания? - спросила Лилиан. Сестра протянула руку по направлению к двери. - Собственно говоря, она только для близких. Лилиан сдержалась, она не стала говорить сестре, что бывают моменты, когда все люди должны быть близки друг другу, все, даже больничные сестры, которые потеряли из-за своей профессии чувство сострадания и стали цинично-жестокими. Лилиан пошла в комнату ожидания, в эту комнату скорби, где стояли горшки с поникшими цветами и валялись старые журналы, где мухи с жужжанием кружились вокруг липкой бумаги, свисавшей с потолка над столом. Рев моторов доносился и сюда, но он был приглушенным, казалось, где-то очень далеко неистово били в барабаны, и все же рев был слышен и здесь… * * * |
