Стаут Рекс - Великая легенда.

    - Нет-нет! - вскрикнула она, отпрянув, но я обхватил ее другой рукой и привлек к себе. - Что тебе нужно?

    - Ты отлично знаешь, Гортина.

    - Но я не могу поверить…

    - Разве ты потеряла свое зеркало? Не отталкивай меня.

    - Помоги мне, Афродита! - взмолилась девушка, стараясь не повышать при этом голос.

    - Неподходящая молитва, - усмехнулся я.

    - Что тебе нужно, Идей?

    - Мне нужна ты.

    Внезапно она расслабилась в моих объятиях и посмотрела на меня широко открытыми глазами:

    - Ты заберешь меня отсюда?

    - Разумеется. Больше ты не будешь рабыней Елены.

    - Когда?

    - Скоро. Через пять дней.

    - Так долго ждать?

    - Можешь рассчитывать на меня, Гортина. Но ты должна пропустить меня туда. - Я указал на дверь, прикрытую расшитым занавесом. - Мне нужно слышать, что говорит Гектор. Не спрашивай почему - ты не поймешь; это государственное дело.

    Гортина отшатнулась:

    - Это невозможно! Я не посмею!

    В конце концов мне с трудом удалось убедить ее.

    Бедняжку нельзя было упрекать за измену долгу - такой красавице нелегко четыре года быть рабыней Елены. Я не собирался выполнять свое обещание забрать ее, но она этого не знала, а узнав впоследствии, доказала, что она смелая девушка и истинная дочь Грей.

    Самое главное, мне позволили войти незаметно. Ободряюще кивнув испуганной Гортине, я потихоньку проскользнул в дверь.

    Войдя, я едва сдержал крик изумления. Парис не пожалел трудов и расходов на устройство гнезда для своей греческой птички. О роскоши и великолепии покоев Елены говорили много, но действительность превзошла все описания.

    Желтый и белый мрамор был повсюду, а красным мрамором были инкрустированы скамьи из слоновой кости. На стенах висели дорогие шелковые ткани. В центре комнаты бил миниатюрный фонтан, украшенный четырьмя рельефами из паросского мрамора^[48]].

    Все это я заметил с одного взгляда, ибо мое внимание сразу же привлекли голоса в соседней комнате.

    Бесшумно двинувшись в этом направлении, я спрятался за занавесами алькова, неподалеку от двери.

    Здесь я мог четко различать голоса - вернее, голос Гектора.

    - Ты жалкий и бессовестный человек, Парис! - говорил любимый сын Приама. - Из-за тебя мы воюем, из-за тебя наши друзья усеивают поле битвы своими мертвыми телами, из-за тебя плачут жены и дети Трои!

    Отправляйся сражаться, покуда город не сожгли вместе с тобой!

    Гектор умолк, и послышался голос Париса, но он говорил так тихо, что я не мог разобрать слова. Впрочем, угадать их смысл не составляло труда. Парис всегда умел найти для себя оправдание. Он горько сожалеет о бедах, которые навлек на Трою и Приама, но он советовался с оракулом^[49]] Аполлона и получил указание не искать сражений; к тому же у него болит зуб и так далее. Право, этот человек был способен на любую низость, спасая свою шкуру.

    Но вскоре стало ясно, что Парис перестарался, так как его прервал протестующий голос Елены:

    - Ты лжешь, Парис! Боги предсказывали мои бедствия! О, почему они соединили меня с этим презренным трусом, а не с отважным и благородным человеком, способным защитить мою честь своими подвигами?

    Прочь с моих глаз, Парис! А ты, мой дорогой брат Гектор, останься со мной и отдохни немного.

    После недолгого молчания вновь послышался голос Гектора, вслед за Еленой осуждающего брата. Он добавил, что у него нет времени отдыхать - ему нужно найти Андромаху и возвращаться на поле битвы.

    Съежившись в углу алькова, я услышал его тяжелые шаги на расстоянии вытянутой руки.

    Как только их звук смолк, я снова выглянул из алькова и едва не был обнаружен, так как занавеси перед проходом в соседнюю комнату внезапно раздвинулись и оттуда вышел Парис в сверкающих доспехах и с хмурым видом. К счастью, он не заметил меня, и я снова скорчился в углу, оставаясь там, покуда не прошло достаточно времени, чтобы Парис вышел из дому. После этого я храбро шагнул в коридор из своего убежища и громко окликнул:

    - Елена Аргивская! Идей хочет видеть тебя!

    Из комнаты послышался удивленный возглас, вслед за этим занавеси раздвинулись вновь и появилась Елена.

    Она была облачена в свободную белую мантию, скрепленную поясом на талии; руки оставались обнаженными; белые ноги виднелись между ремешками сандалий, а золотистые волосы опускались почти до пола. Несколько секунд она молча смотрела на меня, потом резко осведомилась:

    - Что тебе нужно? Как ты вошел?

    Я шагнул вперед и улыбнулся:

    - Таково твое гостеприимство? Два дня я трудился ради тебя, твои пожелания выполнены, а ты приветствуешь меня словами: "Что тебе нужно?"

    - Но как ты сюда вошел? - повторила Елена, сдвинув брови. - Где мои прислужницы? Почему мой дом открыт, как общественный храм? Говори!

    - Афродита сделала меня невидимым для всех, кроме тебя, - с усмешкой ответил я.

    - Это дурная шутка, Идей. Когда месть богов настигнет тебя, ты быстро растеряешь свой хвастливый юмор.

    Но я не ослышалась, мои пожелания выполнены?

    - Да. Церемонию твоего жертвоприношения проведет жрец Гефеста. Жертвенные животные сейчас в его храме.

    - Вот как? - Ее лицо осветила улыбка. - Поделом Оилею! Этого было трудно добиться? Что сказал царь Приам?

    - Ничего. Он все предоставил мне. Откровенно говоря, все прошло на удивление легко. Но, как ты говоришь, я, возможно, вызвал гнев Зевса.

    - Отлично. - Елена пригласила меня в свои покои, и я повиновался.

    Если я нашел наружное помещение великолепным, то что можно было сказать о ее личной комнате? Каждый предмет здесь свидетельствовал о неуемном стремлении к роскоши. Комната была меблирована в раннеспартанском^[50]] стиле - господствовали продолговатые линии и белый цвет, за исключением скамей и сундуков, инкрустированных пурпурными жемчужинами Крита.

    Большие мягкие подушки едва позволяли ногам касаться пола. Туалетные сосуды были из золота; в оконных нишах стояли высокие нисирские вазы, наполовину скрытые складками занавесей с вытканными на них изображениями грациозных лебедей и красивых женщин.

    На мраморных рельефах стен, окаймленных блестящими золотыми лентами, были вырезаны батальные и любовные сцены.

    В центре помещения находился миниатюрный алтарь на пьедестале, окруженный четырьмя скамьями из белого мрамора и слоновой кости. На скамьях в беспорядке лежали подушки, покрытые дорогими разноцветными тканями.

    Подойдя к скамье, Елена села рядом со мной на подушки. На ее лице было беспокойное выражение, которое было вполне оправдано. Она думала о том, слышал ли я ее разговор с двумя сыновьями Приама.

    Я решил сразу же ее успокоить.

    - Говорят, что влюбленный не останавливается ни перед чем, - начал я. - До этого утра я не осознавал всю правду этого изречения.

    Елена вопрошающе посмотрела на меня:

    - О чем ты?

    - Совсем недавно я слышал кое-что не предназначенное для моих ушей.

    - Значит, ты слышал…

    - Все.

    - Ты удивляешь меня, Идей. Это недостойно.

    - Я же сказал, что влюблен. Это мое оправдание.

    К моему удивлению, Елена рассмеялась.

    - Влюблен! - воскликнула она. - Нет, Идей, ты не влюблен. Ты слишком эгоистичен, чтобы даже понимать значение этого слова. Если ты и влюблен, то только в золото твоего отца.

    - Ты смеешься надо мной, - мрачно буркнул я.

    - Верно, - согласилась она и снова засмеялась.

    - В таком случае Елена оскорбляет саму себя. Я всегда считал себя неспособным влюбиться, пока не увидел тебя. Я смеялся над усилиями Париса заполучить тебя, смеялся над героической борьбой Менелая за то, чтобы вернуть тебя в Спарту. Но, увидев тебя, я перестал смеяться. Эта нелепая война недостойна твоей красоты. Они сражаются утром, а потом отдыхают целую неделю. Ни женоподобный Парис, ни грубый Менелай, ни даже воины вроде Гектора и Ахилла или советники вроде Энея не для тебя.

    - В самом деле? - Елена притворно вздохнула - в глазах у нее мелькнули насмешливые искорки. - Если никто из них не для меня, значит, я не должна вообще иметь мужчину?

    - Остается Идей, - отозвался я, ударив себя в грудь.

    - Но ведь ты тоже воин.

    - Я перестал им быть.

    - Кем же ты себя называешь?

    - Философом.

    - Философом? Что это значит?

    - Философ - тот, кто смеется над всеми людьми, включая себя, потому что он их понимает.

    - Полагаю, включая и женщин?

    - Да. Всех, кроме одной. В моем случае это ты.

    - Забавно! Право, мне нравится слушать твои речи.

    Но ты пока еще не должен называть меня по имени.

    - Значит, я могу надеяться? - энергично осведомился я, схватив ее за руку.

    Елена убрала руку, но мягко и с улыбкой.

    - Ты дерзок, - промолвила она, но в голосе ее не слышалось недовольства. - Кажется, ты забыл, что я - Елена Аргивская, супруга Париса. Сейчас я хочу поговорить с тобой о жертвоприношении Афродите.

    Пришлось согласиться. Я сообщил ей количество жертвенных животных и описал сосуды для вина. Елена радовалась, уверенная, что жертва будет принята благосклонно.

    Воспользовавшись случаем, я заговорил о нелепых суевериях религии и о том, что ее мифы коренятся в прославлении героев древности, которые были простыми смертными.

    - Тебе меня не убедить. - Елена покачала головой и беззвучно забормотала молитву. - А что ты скажешь о золотом яблоке, присужденном Афродите^[51]]? - спросила она. - По-твоему, Парис смог бы выманить меня из Спарты без обещанной помощи богини?

    - Ты отлично знаешь, что все это было подстроено, - с презрением сказал я. - Мой друг Кисеей по меньшей мере раз двадцать в беседах с Парисом касался истории с яблоком, и тот каждый раз увиливал и старался сменить тему. "Ты в самом деле видел Афродиту?" - допытывался Кисеей. "Нет". - "Тогда что же ты видел?" - "Я видел яблоко". Подумать только, что люди вроде Энея притворяются, будто верят в эту чушь!

    - Нельзя отвергать богов, - повторила Елена дежурную фразу жрецов.

    Но я не собирался спорить с ней о религии и снова попытался вытянуть из нее признание. Однако Елена, осторожная, как и все греки, ни в чем не признавалась и ничего не обещала. Она не могла отрицать, что я отлично справился с ее поручением, но ограничивалась словами, что мне рано рассчитывать на ее благодарность, еще придет время.

    - Но, Елена, как ты можешь просить меня ждать, видя мое нетерпение? Клянусь богами, разве я не сказал, что люблю тебя?

    - Эта клятва в твоих устах звучит фальшиво, Идей.

    - Тогда клянусь моим поясом, памятью Фегея, золотом моего отца!

    - Ха! Это на тебя похоже. Как бы то ни было, давай подождем. Ты слышал, что я говорила Парису, и, следовательно, знаешь, что я думаю о нем. Он трус и баба.

    Я скучаю, а ты кажешься мне забавным. Ты умеешь петь?

    - Немного.

    - А греческие песни?

    - Я их знаю.

    Елена дернула шнур, и, когда через минуту появилась Гортина, она велела ей принести лиру. Потом Елена лениво откинулась на подушки, и я начал петь "Гимн Астиаха".

    Гортина стояла рядом, устремив на меня вопрошающий взгляд.

    В то время троянцы не испытывали особого беспокойства относительно исхода осады. Ахилл, сердитый на Агамемнона за то, что тот силой отобрал у него Брисеиду, уже много дней не покидал свой шатер, а без него греки были почти бессильны. Гектор много раз обращал их в бегство.

    Ничего особенного не происходило - были убиты несколько солдат и пара вождей, но примерно столько же умерло бы от лихорадки и воспаления легких в мирное время.

    Тем не менее члены троянского совета собирались ежедневно, произносили длинные речи, с серьезным видом покачивали головами и поглощали все вино и печенье, которое им подавали. Одной из моих обязанностей вестника было посещать эти собрания и вести протокол - эту тоскливую задачу можно было выносить только благодаря восхитительному вину.

    На следующий день после визита к Елене я пришел в зал совета несколькими минутами раньше обычного.

    Царь фракийцев Рез и Антенор уже были там, переговариваясь вполголоса. Вскоре прибыли Гектор и Гикетаон^[52]], а вслед за ними Эней, Клитий^[53]] и Парис.

    Через десять минут просторный зал был полон, и гонца отправили за царем Приамом.

    С самого начала заседания я почувствовал, что ожидается нечто важное. С рутинными делами покончили необычайно быстро, и не успел я приготовить чистый лист пергамента, как царь поднялся и спросил, есть ли у присутствующих какие-нибудь новые предложения.

    Первым встал Эней. Я не помню всех деталей его речи, но суть сводилась к тому, что троянские воины и герои - под последними он, очевидно, подразумевал Гектора и самого себя - устали тратить силы и кровь ради того, чтобы Парис сохранил украденную им жену. Эней напомнил совету о ране, полученной им несколько дней назад. Он заявил, что вся эта история нелепа от начала до конца, и закончил предложением вернуть Елену и все ее сокровища Менелаю, законному супругу.

    Как только Эней сел, Парис вскочил на ноги и начал вопить. Как? Уступить этим наглым грекам после стольких лет славных битв? Лишить его самого драгоценного достояния? Пускай греки забирают сокровища Елены, но отдать ее он никогда не согласится!

    Антенор поддержал Энея, но двое или трое выступили в защиту Париса. Сын Анхиза растревожил осиное гнездо - они горячо спорили целый час, так и не приблизившись к решению, когда царь Приам внезапно утихомирил их, заявив, что ставит предложение на голосование.

    Результатом было четырнадцать против одиннадцати в пользу предложения Энея.

    Лица присутствующих побледнели при объявлении итога голосования. Разгневанный Парис покинул дворец в сопровождении двоих-троих друзей. Эней с довольной улыбкой на хитрой физиономии попросил царя Приама назначить посла для передачи предложения в лагерь греков. Несомненно, он ожидал, что это поручат ему, но я удивился не менее его, услышав слова царя:

    - Идей, сын Дара, я поручаю тебе передать наше предложение грекам.

    На этом собрание закончилось, и члены совета разделились на маленькие группы, обсуждая принятое решение. На сегодня военные действия следовало прекратить, и царские гонцы сообщили войскам о перемирии. Получив от Антенора и Гектора приказ отправиться в греческий лагерь этим же вечером, я спешно покинул зал совета и зашагал по широкой мраморной аллее к дому Париса. Со мной все время заговаривали взволнованные люди - казалось, новость уже просочилась на улицы, - но я не обращал на них внимания. Только когда Кисеей схватил меня за руку, я велел ему ждать меня через полчаса в моих дворцовых покоях.

    К своему величайшему облегчению, я застал Елену одну в ее комнате, если не считать служанок. Она отпустила их, узнав о моем прибытии, и я сел рядом с ней на ту же скамью, где мы разговаривали вчера.

    - Ты видела Париса? - без предисловий осведомился я.

    Елена удивленно посмотрела на меня:

    - Нет. А почему ты об этом спрашиваешь?

    В нескольких словах я сообщил ей о происшедшем в зале совета. Мне показалось, будто в ее глазах мелькнула радость, но либо я ошибся, либо она притворялась, повернувшись ко мне и печально промолвив:

    - Идей, ты принес мне горестную весть. Значит, я должна покинуть Трою? Не то чтобы я обрела много счастья в ее стенах, но…

    - Говори, Елена.

    - Покинуть ее, когда я только что нашла тебя!

    Ее голос звучал абсолютно искренне. Как я мог догадаться, что она всего лишь играет мною? Елена опустила взгляд, и я заметил слезинки, поблескивающие на ее ресницах. В ту же секунду я упал перед ней на колени, вцепившись в складки ее мантии, а она, тихо шепча мое имя, склонилась ко мне так низко, что ее волосы опустились на мою голову, словно вуаль.

    Теряя рассудок, я поклялся, что не отдам ее грекам.

    В этот момент я по-настоящему любил Елену. Она была поистине прекрасна с ее бурно вздымающейся грудью и большими серо-голубыми глазами, полными слез и с мольбой устремленными на меня.

    Эта женщина была прирожденной актрисой. Мне до сих пор непонятны ее мотивы - очевидно, думая, что покидает Трою навсегда, она хотела, чтобы ее образ запечатлелся в чьем-нибудь сердце. Или же, будучи рожденной для любви, она находила истинное наслаждение в простой имитации страсти.

    - Ты не уедешь, Елена! Я люблю тебя и не допущу, чтобы ты покинула Трою!

    Она вздохнула:

    - Как ты можешь этому помешать, милый Идей?

    - Не знаю, но постараюсь что-нибудь придумать.

    В конце концов, еще неизвестно, согласятся ли греки с этим предложением. Неудивительно, если они откажутся, желая отомстить за кровь погибших товарищей.

    И… да, вот оно! Разве ты забыла, Елена, кто должен передать предложение в греческий лагерь?

    Она быстро подняла взгляд - печаль на ее лице сменилась любопытством.

    - Ну и что из этого?

    Я улыбнулся - в моей голове уже родился план.