Семенов Юлиан - Он убил меня под Луанг-Прабангом.

    Юлиан Семенович СЕМЕНОВ

    "ОН УБИЛ МЕНЯ ПОД ЛУАНГ-ПРАБАНГОМ"

    21.50

    Комиссар охраны Ситонг открыл дверцу "газика", мучительно прислушиваясь. Машина натужно ползла в гору. Подъем был очень крутым.

    - Выключи подфарники, - сказал Ситонг шоферу.

    - Тут воронки. Можем загреметь в пропасть.

    - Выключи подфарники, - повторил Ситонг.

    - Что? - спросил Степанов. - Летает?

    - Вроде бы, - ответил Ситоиг. - Стоп.

    Шофер выключил мотор. Машина медленно покатилась назад.

    - Поставь на тормоз, - сказал Ситонг.

    - Она на тормозе.

    - Почему катится?

    - А он не держит на таком крутом спуске.

    - Поставь на скорость, - посоветовал Степанов.

    - Это не разрешается по инструкции, - ответил шофер.

    - Инструкция простит, - сказал Ситонг, - сейчас свалимся.

    Шофер поставил машину на скорость, и Ситонг выскочил из "газика".

    - Никого нет, - сказал Степанов, прислушавшись.

    Ситонг, досадливо махнув рукой, стоял замерев. Он прислушивался к небу, вытянув шею, - словно так дальше слышал.

    - Ты ошибся, Си, - сказал Степанов, - тебе просто показалось.

    И в это время он услышал самолет.

    - Ситонг не ошибается, - сказал комиссар охраны. - Ситонгу нельзя ошибаться, иначе тебя давно бы уж убили. Лезем в скалы.

    Они взяли рюкзак с едой, автомат, фляги и полезли в скалы.

    - Кто летит? - спросил шофер. - Эй ди сикс?*

    _______________

    * АД-6 (э й д и с и к с) - самолет ВВС США.

    - Он. Кому же еще летать ночью? С этого тихохода можно бомбить даже ящерицу, не то что машину.

    Шофер остановился и сказал:

    - Я оставил в машине свою новую куртку на молнии...

    - Ничего, померзнешь, - ответил Ситонг. - Пошли быстрей, он уже рядом.

    21.57

    - Ну-ка, Билл, погляди ты: вроде бы они остановились?

    - Да, командир.

    - Радар не барахлит?

    - Нет. Просто, видимо, они услыхали нас. Поэтому и остановились.

    - Ты думаешь?

    - Я думаю.

    - Это хорошо, что ты думаешь, - улыбнулся Эд Стюарт, - на этой земле вообще разучились думать. Чем больше люди научились делать, тем они меньше стали думать. Между прочим, напрасно ты не записываешь мои афоризмы: их можно выгодно продать. Например, во Франции. Зайдешь в "Юманите" и предложишь афоризмы "воздушного пирата". Они очень ценят такие эпитеты. Отвернем, Билл. Все же они нас услыхали. Пусть успокоятся и поедут дальше, а мы сделаем круг. Нет?

    - Да, командир.

    - Ты был в Париже?

    - Нет.

    - Плохо. Каждый человек обязан побывать в Париже. Ты читал "Праздник, который всегда с тобой"?

    - Нет. Чье это?

    - Хемингуэя.

    - Это который пустил себе пулю в рот?

    - Да.

    - Нет. Я читал про то, как он развлекался с молоденькой итальянской потаскушкой.

    - "За рекой в тени деревьев"?

    - Я не помню названия. Я всегда забываю названия, - улыбнулся второй пилот. - Про что - помню, а вот название и фамилию автора всегда забываю.

    Эд засмеялся.

    - Значит, говоришь, он развлекался с молоденькой итальянской потаскухой?

    - Ну да. Они там еще все время пили. Алкоголики какие-то. Вообще все итальянцы алкоголики.

    - Это ты сам? Чуть убавь обороты. Вот так. Хорошо. Это ты сам? повторил он.

    - Что?

    - Сам придумал про итальянцев?

    - Нет. Там воевал отец, он мне рассказывал.

    - Тебе двадцать?

    - Почему? Мне двадцать два.

    "Неужели я в двадцать два был таким же болваном? - подумал Эд. - В молодости мы все кажемся себе гениями и только к старости понимаем, какие же мы в сущности кретины".

    - Ты молодец, старина, - сказал Эд, - ну-ка, давай зайдем на них еще раз.

    22.07

    - Все, - сказал Ситонг, - отцепился.

    - Я так боялся за свою новую теплую куртку на молнии, - сказал шофер, - она греет словно весеннее солнце.

    - Тебе положено бояться за машину, - ответил Ситонг, - а не за куртку на молнии.

    - Ты всегда такой грозный, Ситонг? - спросил Степанов. - Что это с тобой случилось?

    - Я всегда становлюсь таким, когда кончается поездка. Когда к нам приезжал профессор-француз из трибунала Честности, я в конце поездки ругал его самыми страшными лаосскими ругательствами.

    - Зачем?

    - Просто так. Чтобы самому успокоиться. Если убьют в поездке - тут уж ничего не поделаешь: война есть война. А когда до границы осталось двести километров - погибать совсем обидно.

    - С той стороны границы бомбят так же.

    Ситонг вдруг усмехнулся:

    - Там за тебя будет отвечать вьетнамский комиссар охраны, а здесь отвечаю я. Хочешь выпить?

    - Хочу.

    Ситонг протянул Степанову флягу:

    - Держи.

    - Спасибо.

    Степан сделал два больших глотка и сказал:

    - У вас от самогона за версту несет рисом.

    - Рис - не дерьмо, можно и понюхать. Зато крепкий самогон. Пей еще.

    - Не хочу.

    Ситонг сделал несколько глотков, прополоскал рот и сказал:

    - Десны очень греет. Приятно. Ладно, пошли в машину.

    Мотор никак не заводился, исступленно выл стартер.

    - Посадишь аккумулятор, - сказал Степанов.

    - Не посажу, - уверенно ответил шофер, и по этой его уверенности Степанов понял, что аккумулятор он наверняка посадит.

    Это было в Крыму, в Старом Свете. Степанов тогда купил старенький "Москвич", и они с Надей поехали к морю. Был конец апреля, но он все же уговорил.

    - В мае уже купаются, - сказал он.

    - В конце мая, - уточнила Надя, - а ты месяц не усидишь...

    Но ему очень хотелось поехать к морю на "Москвиче", и они поехали.

    Зачем женщина вначале так легко соглашается с взбалмошным неразумением любимого? Зачем так скоро любовь трансформируется в чувство собственника? Зачем мы, исповедуя философию движения, относимся к любви словно слепые узколобые догматики? Зачем мы не говорим себе сразу, что любовь обязательно переходит в дружбу и в привязанность, а это ведь уже не любовь? Проблема человеческой совместимости - это и есть проблема счастья в любви. Перед тем как зимовщиков отправлять на год в Арктику, их испытывают невропатологи. Неужели влюбленным надо проходить испытание на будущую совместимость? Может быть, кто знает.

    - Смотри, море, - сказал тогда Степанов.

    Оно появилось в разрыве облаков ранним утром. Старый Свет еще спал только отчаянно голосили петухи. И еще очень горько пахло жжеными листьями. Этот запах казался Степанову горьким, потому что он уезжал от Нади в первый раз, когда на даче жгли листья - и голубой дым уходил в синее сентябрьское небо. Надя долго стояла возле калитки, глядя ему вслед, и он то и дело оборачивался, и в нем все пело, и идти ему тогда было невозможно легко - как после хороших трех раундов. Только после хороших трех раундов с товарищем, после горячего душа и жесткого полотенца в нем появлялось раньше такое ощущение.

    Счастливая горечь первой недолгой разлуки с ней потом прошла, разлуки стали их бытом, а вот горький запах жженых листьев остался в нем, как символ недолгого счастья, и тишины, и любви.

    - Очень скользкая дорога, - сказала Надя. - Будь осторожен.

    - Да ладно, - сказал он, - ты смотри, какое море!

    Он резко перевел рычаг переключения скоростей, и рычаг остался у него в руке - хороший, видно, металл поставили на заводе, черт их дери! Машина заскользила вниз по горной дороге. Она была сейчас неуправляемой и скользила быстро.

    - Правь, родной, правь! - прошептала Надя и стала бледной и пальцы поднесла к щекам. Она всегда подносила свои длинные пальцы к щекам, когда пугалась, или когда он обижал ее, или если она смущалась чего-то. Руки ее не потянулись к дверце, нет. Она сидела возле, повторяя все время как заклинание:

    - Правь, Димочка, правь...

    А он тихо матерился и не знал, что делать, потому что машину тащило вниз, а метрах в двадцати начинался крутой обрыв. Тогда Степанов зажал в ладони острый огрызок рычага передачи, перевел его на первую скорость, и машина, дрогнув, остановилась.

    - Правь, Димочка, правь, - продолжала повторять Надя.

    - Чем мне править?! - закричал он тогда. - Что ты болтаешь?!

    А она ведь ни разу не потянулась рукой к ручке дверцы...

    Все вокруг нас хрупко и непрочно. Зачем мы забываем и об этом? Стекло хрупко? Чушь. Что есть на свете более ломкое, чем человеческие чувствования?

    Мы начинаем предавать себя в дни счастья, не замечая этого. Во всяком горе жди радости. Значит, и в счастье должно ждать горя?

    - Надо покрутить ручкой, - сказал шофер и засмеялся.

    "Веселый парень, - подумал Степанов, - с таким не соскучишься. Тхань был настоящим водителем, а этот еще совсем мальчик".

    - Давай ручку, - сказал Ситонг, вылезая из машины.

    Шофер долго копался у себя под сиденьем, а потом сказал:

    - Нет ручки.

    - Чем же я тебе буду крутить? - рассердился Ситонг. - Пальцем, что ли?

    Шофер рассмеялся, и Степанов тоже.

    - Ничего, - сказал Степанов. - Сейчас мы развернем машину на месте и пустим ее вниз. Она пойдет под гору и заведется со скорости.

    Они взмокли, разворачивая машину. Им приходилось удерживать ее над пропастью, но они все-таки ее развернули.

    - Садитесь, - сказал шофер, - сейчас заведется. А внизу есть площадка, там можно развернуться. Там большая площадка...

    Но они не сели в машину, потому что снова услыхали самолет.

    22.13

    - Ты заметил, что обостренное чувство совестливой стыдливости у женщины унижает мужчину? - спросил Эд. - Длительно стыдливая женщина может сделать мужчину импотентом.

    Билл смущенно хмыкнул.

    - Ты что, девственник?

    - Нет, командир. Только меня развратные женщины без стыда совершенно не волнуют. Мне самому стыдно за них. Я люблю нежность.

    - Это потому, что вы теперь все слишком рано начинаете.

    - Нет, командир. Про это больше болтают.

    - Посмотрите-ка, а они все еще стоят. Они не могли нас слышать, мы подлетали из-за хребта.

    - Обезьяны, - сказал Билл, - чарли проклятые.

    - Они люди, а не обезьяны. Зачем ты так? Надо уважать врагов. Если мы воюем против обезьян уже пять лет и по-прежнему сидим по горло в дерьме, то кто же тогда мы сами-то?

    - На них надо бросить пять водородных штучек, и все кончится.

    - Кто их будет кидать? Ты?

    - Ну и что? Я кину.

    "А ведь этот действительно кинет, - подумал Эд, - и с ума потом не сойдет".

    - А дети?

    - Какие дети?

    - Их дети. Маленькие дети. Они ведь тоже сгорят...

    - Что - дети? "А ля гер, ком а ля гер"...

    - К тому же ты знаешь французский?

    - Я беру уроки.

    Эд почувствовал затылком, как осклабился его второй пилот. Достав расческу, Эд уложил растрепавшиеся волосы. В расческе тихо потрескивали молнии.

    - Ты спишь с мадам Тань?

    - О чем вы, командир? - скрывая улыбку, ответил Билл. - Я не понимаю, о чем вы говорите...

    - Ну-ка, внимательно посмотри: они на том же месте или сдвинулись?

    - Чуть сдвинулись.

    - К Лаосу.

    - Странно, вначале они ехали во Вьетнам. Хватит горючего еще на один круг?

    - Хватит. Не возвращаться же с бомбами...

    - Можно отбомбиться здесь.

    - По пустой машине?

    - Ну и что? Все равно - урон для техники.

    - Им русские пригонят взамен этой еще десять штук.

    - Почему русские? А может, китайцы?

    - Китайцы сами нищие.

    - Ты стратег, а?

    - Нет, командир. Просто я так думаю.

    - Опять ты думаешь, черт возьми! Хватит тебе думать, - я завидую тем, кто не думает...

    - Мадам Тань купила вашу книжку.

    - Ну?! Она умеет читать? Я думал, что она только умеет... Это прекрасно, когда туземная красавица умеет не только... но к тому же читает книжки.

    - Она метиска. Ее отец был французом. А мать - камбоджийка.

    - О, это прекрасно, когда отец француз...

    - Она говорит, что вы пошли в авиацию из-за неудачной любви.

    - Скажи на милость: она и про неудачную любовь знает?

    - Зачем вы так? Она очень хорошая...

    - Сколько ей?

    - Тридцать.

    - Молодец. Всегда надо учиться на женщинах, которые старше. Я начал с одногодок и только сейчас понял, какую сотворил глупость. Женщина, которая старше, понимает, что измена это глупость и мелочь... Переспал с кем-то ну и переспал... Вообще-то мужчины совестливее женщин. Разница в возрасте, Билл, - единственная гарантия прочной любви. Запиши это, старина, запиши. Это купят даже в "Крисчен сайенс монитор" для раздела "Мысли бывалого идиота".

    22.24

    - Вот сволочь, - сказал Ситонг, - что это он к нам прицепился? Может, диверсанты передали им по рации, что я везу европейца? Они решили, что ты - какой-нибудь важный начальник, а не писатель, какой-нибудь Че Геварра, вот и охотятся. За простым Патет Лао они бы так не охотились...

    - Зачем я им нужен? - усмехнулся Степанов. - Лишние дипломатические осложнения.

    - Никаких осложнений. Бомбой разнесет в клочья, а они скажут, что это мы тебя... - и он присвистнул, изображая, что "они" сделали бы со Степановым.

    - Да?

    - Конечно.

    И они оба рассмеялись.

    - Ты отчего не женишься, Ситонг?

    - Нельзя.

    - Почему?

    - Война идет.

    - Тебе не страшно воевать, у тебя нет детей.

    - Наоборот, - возразил Ситонг. - Когда есть дети - погибнуть не так страшно: после тебя останется на земле твое семя...

    - А если ты останешься жив, а они погибнут? Тогда как?

    Шофер осторожно кашлянул и быстро взглянул на Ситонга. Тот ничего не ответил, но Степанов заметил, как у него замерло лицо и вспухли желваки. Ситонг достал флягу и молча протянул ее Степанову.

    - Не хочу. Спасибо.

    Ситонг отвернул крышку и сделал несколько глотков.

    22.30

    - Вот теперь они едут, - сказал Билл, - только теперь они снова повернули во Вьетнам. Что это они - то сюда, то туда?

    - Посмотри по карте - здесь начинается горный коридор, нет?

    - Да. Точно. Я думаю, надо ехать домой, командир. Горючего не хватит - думается мне.

    - Опять ты думаешь... Что это за манера такая, - проворчал Эд, прикидывая остаток горючего. - Ты не охотник?

    - Что?

    - Я спрашиваю - ты не охотник, случаем?

    - Нет. Отец мне запрещал охотиться. Он говорил, что это негуманно. Чем лесные птицы виноваты, когда их бьют из ружей с собаками? Надо охранять живность - ее и так мало осталось на земле. У нас дома всегда жили утята... Вся наша семья любит уточек...

    22.34

    - Гони! - закричал Ситонг. - Гони, скорей!

    На этот раз он услышал самолет, когда уже было поздно выбегать: американец хитро подкрался из-за хребта и теперь догонял машину сзади.

    - Стоп! - крикнул Ситонг.

    Машина, взвизгнув тормозами, замерла на месте.

    - Вперед!

    Шофер дал максимальную скорость, но машина все равно ползла очень медленно, оттого что дорога по-прежнему шла вверх. Ситонг кричал на шофера, парень растерялся и, вместо того чтобы дать подсос, врубил большой свет. Длинный, как крик, луч белого света повис в ночи.

    - Идиот! - заорал Ситонг. - Идиот! Гони скорей, за поворотом - скала!

    "Какая скала? - подумал Степанов. - При чем здесь скала? Здесь кругом скалы".

    - Гони! Гони! - кричал Ситонг.

    - Не кричи, - сказал Степанов, - ему так трудно править.

    И вдруг в луче света, примерно в двадцати метрах перед собой, они увидели спасение: дорога уходила в скальный тоннель.

    Степанов никак не мог выдохнуть воздух, хотя ему хотелось это сделать, а самолет ревел где-то совсем рядом.

    - Ты гений, Ситонг, - шепнул Степанов, - только бы успеть, ты гений...

    22.35