Сименон Жорж - Мегрэ.

    Прежде чем открыть глаза, Мегрэ нахмурил брови, словно сомневаясь, правильно ли он опознал голос, который вырвал его из глубин сна, прокричав:

    - Дядя!

    Не поднимая век, он вздохнул, ощупал простыню и убедился, что все это ему не приснилось: его рука не нашла теплого тела г-жи Мегрэ там, где ей полагалось бы находиться.

    Наконец он открыл глаза. Ночь была светлая. Г-жа Мегрэ стояла у окна в мелкий переплет, отгибая рукой занавеску, а внизу кто-то тряс входную дверь, и шум Разносился по всему дому.

    - Дядя! Это я.

    Г-жа Мегрэ по-прежнему смотрела наружу, и ее накрученные на бигуди волосы образовывали странный ореол вокруг головы.

    - Это Филипп, - объявила она, угадав, что Мегрэ проснулся.

    Мегрэ в войлочных туфлях на босу ногу спустился первым. Он наспех натянул брюки и уже на лестнице влез в пиджак. На восьмой ступеньке, из-за низко расположенной потолочной балки, ему надлежало пригнуть голову. Обычно он проделывал это машинально, но сейчас обо всем забыл, стукнулся лбом, охнул, выругался и шагнул из ледяной лестничной клетки в кухню, еще сохранявшую остатки тепла.

    Дверь была забрана железными прутьями. На улице Филипп кого-то уговаривал:

    - Я ненадолго. Будем в Париже еще затемно.

    Г-жа Мегрэ одевалась. Слышно было, как она расхаживает по второму этажу. Мегрэ, все еще злясь на себя за последствия собственной неосторожности, отодвинул засов.

    - А, это ты! - буркнул он, увидев на пороге племянника.

    Над голыми тополями плыла огромная луна, заливая небо такими яркими лучами, что на фоне его отчетливо вырисовывались даже мельчайшие веточки, а Луара за излучиной казалась потоком серебристых блесток.

    "Ветер восточный", - машинально отметил про себя Мегрэ, как сделал бы на его месте любой житель этого края, увидев постепенно серевшую поверхность реки.

    Это привычка, которую приобретаешь, поселившись в сельской местности, равно как и привычку молча стоять в дверном проеме, глядя на незваного гостя и ожидая, пока он заговорит.

    - Я хоть тетю-то не разбудил?

    Лицо у Филиппа застыло от холода. Позади него, на белой от инея равнине, виднелся силуэт такси.

    - Почему не пригласишь водителя в дом?

    - Мне надо немедленно поговорить с вами.

    - Живо входите оба, - выглянула из кухни г-жа Мегрэ, разжигавшая керосиновую лампу. И, адресуясь к племяннику, добавила: - Электричества еще нет. Проводку в доме сделали, а вот ток пока не подключили.

    В самом деле, с потолка на шнуре свисала лампочка.

    Бывают такие детали, которые беспричинно привлекают к себе внимание. А когда нервничаешь, они к тому же и раздражают. Во время последовавшего разговора Филипп, без сомнения, часто поглядывал на эту лампочку и плохо натянутый шнур, которые были здесь совершенно ни к чему, разве что подчеркивали старомодность этого сельского жилья и ненадежность современного комфорта.

    - Ты из Парижа?

    Еще полусонный, Мегрэ прислонился спиной к камельку. Вопрос был так же нелеп, как и электрическая лампочка без тока: на дороге стояло такси. Однако бывают минуты, когда говоришь просто для того, чтобы что-то сказать.

    - Я все вам объясню, дядя. Мое положение ужасно.

    Если вы не поможете и не отправитесь со мной в Париж, я не знаю, чем все это для меня кончится. Просто голова кругом идет… Ох, я ведь даже не поцеловал тетю!

    Филипп трижды прикоснулся губами к щекам г-жи Мегрэ, накинувшей халат поверх ночной сорочки. Он исполнил этот ритуал совершенно по-детски. Затем тут же плюхнулся за стол и обхватил голову руками.

    Поглядывая на молодого человека, Мегрэ набивал трубку, а его жена заталкивала сушняк в камелек. В воздухе было разлито что-то тревожное, гнетущее. С тех пор как Мегрэ вышел в отставку, он утратил былое умение просыпаться среди ночи, и происходящее невольно напомнило ему времена долгих бдений у постели больного или ложа покойника.

    - Не могу понять, как я мог оказаться таким дураком! - неожиданно всхлипнул Филипп.

    Волнение его разом выхлестнулось наружу. Он плакал без слез, озираясь по сторонам и словно ища, на чем бы сорвать нервное напряжение. Зато Мегрэ, по контрасту с беспомощными метаниями племянника, невозмутимо подкручивал фитиль керосиновой лампы и посматривал на первые заплясавшие в камельке огоньки.

    - Для начала чего-нибудь выпей.

    Из стенного шкафа, где лежали остатки еды и пахло холодным мясом, бывший комиссар извлек бутылку виноградной водки и две стопки. Г-жа Мегрэ надела сабо и вышла в сарай за дровами.

    - Твое здоровье! Главное, постарайся успокоиться.

    Запах разгоревшегося сушняка смешивался с водочными ароматами. Филипп тупо уставился на тетку, беззвучно вынырнувшую из темноты с охапкой поленьев.

    Он был близорук, и под определенным углом глаза его за стеклами очков казались огромными, что придавало ему вид растерянного ребенка.

    - Это случилось сегодня ночью. Мне приказали стоять в засаде на улице Фонтен…

    - Минутку, - перебил Мегрэ, усаживаясь верхом на соломенный стул и раскуривая трубку. - С кем ты работаешь?

    - С комиссаром Амадье.

    - Продолжай.

    Посасывая трубку и глядя прищурившись поверх этажерки с медными кастрюлями на выбеленную известью стену, Мегрэ вспоминал такие знакомые ему картины. На набережной Орфевр кабинет Амадье, последний справа, располагался в самом конце коридора. Амадье, унылый тощий человек, был произведен в дивизионные комиссары после ухода Мегрэ в отставку.

    - Он по-прежнему носит длинные усы?

    - По-прежнему. Вчера мы получили постановление о задержании Пепито Палестрино, хозяина кабаре "Флория" на улице Фонтен.

    - Номер дома?

    - Пятьдесят три, рядом с магазинчиком оптика.

    - В мое время заведение содержал Тореадор. Что-нибудь связанное с кокаином?

    - Да, в основном. Но и еще кое-что. Шеф слышал, что Пепито замешан в истории с Барнабе, тем типом, которого недели две назад зарезали на площади Бланш.

    Вы наверняка читали об этом в газетах.

    - Завари кофе, - бросил Мегрэ жене.

    И с довольным вздохом большого пса, который, покружив по комнате, укладывается наконец на место, он облокотился на спинку своего кресла, подперев подбородок сложенными вместе руками. Время от времени Филипп снимал очки, протирал стекла и на несколько мгновений становился похож на слепца. Это был высокий плотный рыжий парень с карамельно-розовой кожей.

    - Вы же знаете, мы больше не можем действовать, как нам хочется. В ваше время такого Пепито без разговора взяли бы в любом часу ночи. Сейчас приходится строго соблюдать букву закона. Вот почему шеф решил осуществить задержание в восемь утра. А до тех пор приказал мне караулить птичку…

    Филипп то погружался в вязкое спокойствие комнаты, то снова рывком возвращался к случившейся с ним трагедии и потерянно озирался по сторонам.

    От некоторых фраз на Мегрэ как бы веяло запахом Парижа. Он представил себе светящуюся вывеску "Флории", швейцара, который выскакивает навстречу подъезжающим машинам, племянника, приближающегося вечером к кабаре.

    - Сними пальто, Филипп, иначе простынешь на обратном пути, - вмешалась г-жа Мегрэ.

    Молодой человек был в смокинге. В низенькой кухне с потолком из толстых балок и полом, вымощенным красной плиткой, это производило комический эффект.

    - Выпей еще чуть-чуть…

    Но Филипп неожиданно вскочил и в новом приступе отчаяния до боли заломил себе руки.

    - Если бы вы знали, дядя…

    Ему хотелось расплакаться, но слез не было. Взгляд его еще раз упал на электрическую лампочку. Он топнул ногой.

    - Ручаюсь, меня вот-вот арестуют.

    Г-жа Мегрэ с кастрюлей в руках - она заливала кофе кипятком - круто повернулась.

    - Что ты несешь?

    Мегрэ, продолжая курить, слегка раздвинул вышитый красным ворот ночной рубашки.

    - Итак, ты сидел в засаде напротив "Флории"…

    - Нет, я вошел туда, - возразил Филипп, продолжая стоять. - В глубине кабаре есть маленький кабинетик, где Пепито поставил себе койку. Там он обычно спал после закрытия.

    По дороге проехала двуколка. Стенные часы стояли.

    Мегрэ взглянул на свои ручные, висевшие на гвоздике над камельком. Было половина пятого. В хлевах начиналась дойка. В Орлеан, на рынок, потянулись телеги.

    На шоссе перед домом все еще ожидало такси.

    - Я перемудрил, - признался Филипп. - На прошлой неделе шеф наорал на меня и сказал…

    Он покраснел, осекся, поискал, на что бы перевести взгляд.

    - Что он сказал?

    - Уж не помню.

    - А я и так знаю. Раз это Амадье, он должен был произнести что-нибудь вроде: "Вы - фантазер, милейший, фантазер, как и ваш дядя".

    Филипп не сказал ни да, ни нет.

    - Словом, я перемудрил, - поспешно продолжал он. - Когда, к половине второго, клиенты разошлись, я спрятался в туалете. Я подумал, что если Пепито что-нибудь пронюхал, он, вероятно, попытается убрать свой товар. И знаете, что из этого получилось?

    Мегрэ с еще более серьезным видом медленно покачал головой.

    - Пепито был один. Уж в этом-то я уверен. Так вот, неожиданно грохнул выстрел. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы сообразить, что произошло; еще несколько секунд на то, чтобы добежать до зала. Ночью он мне показался огромным. Горел один-единственный плафон. Пепито лежал между двумя рядами столиков. Падая, он опрокинул соседние стулья. Он был мертв.

    Мегрэ поднялся и щедро плеснул себе водки, хотя жена и сделала ему знак - не пей лишнего.

    - Это все?

    Филипп метался по комнате. Обычно он был не из разговорчивых, но сейчас так и сыпал слова сухим и злым голосом.

    - Нет, не все. Вот тут-то я и свалял дурака. Я перетрусил. Потерял всякую способность думать. Пустой зал выглядел зловеще, утопал, казалось, в серых сумерках.

    На полу и столиках валялся серпантин. Пепито лежал в странной позе, на боку, прижав руку к ране, и словно смотрел на меня. Что было дальше? Я выхватил револьвер и заговорил. Что-то прокричал, и собственный голос перепугал меня еще больше. По всем углам, словно драпировки, висела тьма, и мне казалось, она шевелится. Я сделал над собой усилие. Пошел осматривать заведение. Неожиданно распахнул какую-то дверь, сорвав бархатную портьеру. За ней обнаружил распределительный щит. Хотел врубить свет, защелкал наугад выключателями и окончательно потерял голову. Тут включился красный прожектор. По всем углам загудели вентиляторы. "Есть тут кто?" - снова заорал я.

    Филипп прикусил губу. Тетка смотрела на него в таком же волнении, в каком пребывал племянник. Сын ее сестры, он родился в Эльзасе и устроился на набережную Орфевр с помощью Мегрэ. "Я предпочла бы видеть мальчика на административной службе", - признавалась мать Филиппа.

    Он задыхался.

    - Не сердитесь, дядя. Сам не знаю, как все получилось. Вспоминаю - и то с трудом. На всякий случай я осмотрелся: мне почудилось какое-то шевеление. И тут же ринулся вперед, затем остановился. Мне показалось, будто я слышу шаги, шепот. Но вокруг все было пусто. Я никогда не предполагал, что зал так велик и в нем можно наткнуться на столько препятствий. В конце концов я очутился в кабинетике Пепито. На столе валялся пистолет. Я машинально схватил его. Ствол был еще горячий. Я вытащил обойму и убедился, что одного патрона не хватает.

    - Идиот! - буркнул Мегрэ.

    В чашках дымился кофе, а г-жа Мегрэ стояла с сахарницей в руке, не сознавая, что делает.

    - Я буквально рехнулся. Со стороны двери мне опять почудился шум. Я побежал туда. И лишь потом сообразил, что у меня в обеих руках по стволу.

    - Куда ты дел пистолет?

    Голос Мегрэ звучал жестко.

    Филипп потупился.

    - У меня возникла куча разных мыслей. Если заподозрят преступление, неизбежно подумают, что раз я был наедине с Пепито…

    - О Господи! - простонала г-жа Мегрэ.

    - Это длилось всего несколько секунд. Я положил пистолет рядом с рукой мертвеца - пусть выглядит как самоубийство, потом…

    Мегрэ поднялся, заложил руки за спину и в своей излюбленной позе встал у камелька. Он был небрит и несколько растолстел с тех пор, когда вот так же стоял у своей печки на набережной Орфевр.

    - Выходя, ты кого-то встретил. Так ведь?

    Мегрэ был заранее в этом уверен.

    - Как раз в тот момент, когда я закрывал за собой дверь, я толкнул мужчину, проходившего мимо по тротуару. Извинился. Мы чуть было не задели друг друга носами. Не знаю даже, закрыл ли я потом дверь. Я дошел до площади Клиши, взял такси и дал ваш адрес.

    Г-жа Мегрэ поставила сахарницу на буковый стол и деловито осведомилась у мужа:

    - Какой наденешь костюм?

    Полчаса в доме царил беспорядок.

    Слышно было, как Мегрэ бреется и одевается в спальне. Г-жа Мегрэ варила яйца и расспрашивала племянника.

    - Мать пишет?

    - С ней все в порядке. На Пасху приедет в Париж.

    В дом пригласили и шофера, который отказался снять тяжелое коричневое пальто. На усах у него подрагивали капельки влаги. Он уселся в угол и больше не шелохнулся.

    - Где мои подтяжки? - прокричал сверху Мегрэ.

    - В верхнем ящике комода.

    Наконец Мегрэ опять спустился вниз в своем пальто с бархатным воротником и котелке. Он отодвинул поданные ему яйца и, не взирая на протесты жены, выпил четвертую стопку водки.

    В половине шестого дверь дома распахнулась и трое мужчин направились к машине. Мотор долго не заводился. Г-жа Мегрэ дрожала от холода у приоткрытой двери, и красноватые отблески керосиновой лампы плясали на плитках пола.

    Было так светло, что казалось, день уже занялся. Но шел еще только февраль, и серебрилась сама ночь. На каждой травинке поблескивал иней. Яблони в соседском саду настолько побелели от мороза, что выглядели хрупкими, словно из стеклянного волокна.

    - Дня через два-три вернусь, - бросил Мегрэ.

    - До свиданья, тетя! - в свой черед, сконфуженно попрощался Филипп.

    Водитель захлопнул дверцу и первые минуты целиком посвятил себя переключению скрежещущих скоростей.

    - Простите меня, дядя.

    - За что?

    Филипп не решился ответить. Он попросил прощения, потому что чувствовал: в их отъезде есть что-то драматическое. Он помнил, как выглядел его дядя совсем недавно у камелька - ночная рубашка, старая одежда, шлепанцы.

    И теперь молодой человек не осмеливался смотреть на него. Да, бесспорно, рядом с ним сидел Мегрэ: дымящаяся трубка в зубах, бархатный воротник пальто поднят, шляпа нахлобучена на лоб. Но это был не прежний энергичный, уверенный в себе Мегрэ. Дважды он оборачивался и смотрел на исчезавший вдали домик.

    - Амадье прибудет на улицу Фонтен к восьми? - спросил он.

    - Да, к восьми.

    Времени у них хватало. Такси шло довольно быстро.

    Они пересекли Орлеан, где ожили первые трамваи.

    Меньше, чем через час, машина достигла Арпажонского рынка.

    - Что вы обо всем этом думаете, дядя?

    Даже в глубине салона их пробирало сквозняком.

    Небо было светлое. Восток начинал золотиться.

    - Как ухитрились убить Пепито? - вздохнул Филипп, но и этот его вопрос остался без ответа.

    Машина остановилась на окраине Арпажона, все трое зашли погреться в какое-то бистро, и почти тотчас же рассвело, а за полями, на горизонте, медленно стало подниматься бледное солнце.

    - Там же никого, кроме нас с ним, не было…

    - Помолчи, - устало оборвал его Мегрэ.

    С видом застигнутого на месте провинности мальчишки Филипп забился в угол, не смея оторвать взгляд от дверцы автомобиля.

    В Париж они въехали, когда на улицах уже царило утреннее оживление. Бельфорский лев, бульвар Распайль, Новый мост…

    Город, казалось, вымыли чистой водой - так ярки были краски. Вверх по Сене медленно поднимался караван барж, и буксир, гудками возвещая о ведомой им флотилии, выпускал в воздух струи непорочно чистого пара.

    - Скольких прохожих ты заметил, выйдя на улицу Фонтен?

    - Только одного - того, которого толкнул.

    Мегрэ со вздохом выбил трубку, легонько постучав ею о каблук.

    - Куда вас отвезти? - осведомился таксист, опустив заднее стекло кабины.

    - Меня беспокоит не столько то, что случилось во "Флории", сколько тот, с кем ты столкнулся.

    - Вы полагаете…

    - Ничего я не полагаю.

    Это было одно из любимых выражений Мегрэ, и всплыло оно из прошлого в тот самый момент, когда он повернулся, чтобы взглянуть на столь привычный ему в прошлом контур Дворца правосудия.

    - Один раз мне даже захотелось пойти и рассказать все начальнику уголовной полиции, - промямлил Филипп.

    Мегрэ не ответил. До самой улицы Фонтен у него перед глазами стояло видение - Сена в тонком лазурно-золотом тумане.

    Они вылезли в сотне метров от дома номер 53. Филипп поднял воротник пальто, чтобы скрыть свой смокинг, но прохожие все равно оборачивались - на молодом человеке были лакированные туфли.