- Теперь, кажется, все. Итак, Виллемс утонул ночью, у набережной Рапэ. Вы в это время спали на барже. Дочь его тоже. Так? Жеф молча моргал глазами. - Примерно через месяц вы женились на Аннеке… - Не могли же мы жить вдвоем и не пожениться… - А когда вы вызвали брата? - Сразу же. Через три-четыре дня. - После свадьбы? - Нет. После несчастья. Солнечный диск уже скрывался за порозовевшими крышами, но было еще светло, правда, свет этот казался каким-то призрачным, тревожным. Хуберт, глубоко задумавшись, неподвижно стоял у руля. - Я полагаю, что вы ничего об этом не знаете? - обратился к нему Мегрэ. - О чем? - О том, что произошло в понедельник вечером? - Я был на танцах - на улице Лапп. - А о смерти Виллемса? - Я получил телеграмму… - Теперь уже все? - нетерпеливо перебил его Жеф ван Гут. - Можно садиться за ужин? Но Мегрэ очень спокойно ответил: - Боюсь, что еще нет… Казалось, разорвалась бомба. Хуберт вскинул голову и в упор посмотрел - не на комиссара, а на брата. Во взгляде Жефа зажглась ярость. - Может быть, вы все-таки скажете, почему я не могу сесть за стол? - спросил он Мегрэ. - Потому что я намерен отвезти вас в Париж. - Не имеете права. - Если понадобится, через час у меня будет ордер на привод, подписанный следователем. - А почему, скажите на милость? - Чтобы там продолжить допрос. - Я сказал все, что знал. - А еще для того, чтобы устроить вам очную ставку с бродягой, которого вы в понедельник вечером вытащили из Сены. Жеф повернулся к брату, словно призывал его на помощь: - Ты думаешь, Хуберт, что комиссар имеет право?.. Но Хуберт промолчал. - Вы хотите увезти меня в этой машине? - указал он рукой на набережную, где рядом с машиной стоял Невэ. - А когда мне позволят вернуться на баржу? - Может быть, завтра… - А если не завтра? - В таком случае, возможно, что и никогда. - Что?.. Что такое? Жеф вдруг сжал кулаки, и на какой-то миг Мегрэ подумал, что фламандец сейчас бросится на него. - А моя жена? А мой ребенок? Что это вы затеяли? Я сообщу своему консулу! - Это ваше право. - Вы что, смеетесь надо мной? Ему все еще не верилось. - Да разве можно ни с того ни с сего ворваться на судно и арестовать человека, который не сделал ничего дурного? - Я вас еще не арестовал. - А как же это тогда называется? - Я просто увожу вас в Париж, на очную ставку со свидетелем, которого пока нельзя перевозить. - Но я же совсем не знаю этого человека. Он звал на помощь, вот я и вытащил его из воды. Если бы я думал… На палубе появилась Аннеке и что-то спросила у мужа по-фламандски. Он долго ей что-то объяснял. Потом она по очереди оглядела трех мужчин и снова обратилась к Жефу. Мегрэ мог бы поручиться, что она советовала мужу поехать с ним. - Где вы собираетесь устроить меня на ночлег? - Вам дадут кровать на Набережной Орфевр. - В тюрьме? - Нет, в Сыскной полиции. - Могу я переодеться? Комиссар кивнул, и фламандец с женой спустился в каюту. Мегрэ остался наедине с Хубертом. Тот по-прежнему упорно молчал, рассеянно разглядывая машины и прохожих на берегу. Комиссару тоже не хотелось говорить. Он страшно устал от этого допроса, который вел на ощупь, не раз падая духом и думая, что он ничего не добьется. Первым заговорил Хуберт. - Не обращайте внимания на его грубость, - примирительно произнес он. - Парень он горячий, но неплохой. - Виллемс знал об его отношениях с дочерью? - На барже трудно что-нибудь скрыть. - Как вы думаете, отцу по душе был этот брак? - Не знаю, меня тогда не было… - И вы тоже считаете, что он, напившись, свалился в воду со сходней? - Частенько бывает и так. Многие речники гибнут именно такой смертью… В каюте о чем-то разговаривали по-фламандски. В голосе Аннеке слышалась мольба, фламандец же не скрывал своего гнева. Быть может, он опять отказывается ехать с комиссаром? Победа осталась за женой. Когда Жеф снова появился на палубе, волосы его были тщательно причесаны, даже немного влажны. Белая рубашка подчеркивала смуглый загар. Синий, почти новый костюм, полосатый галстук и черные башмаки - все выглядело так, будто он собрался на воскресную мессу. Не глядя на Мегрэ, Жеф сказал что-то по-фламандски брату, потом сошел на берег и остановился возле черной машины. Комиссар открыл дверцу. Невэ с удивлением посмотрел на них. - Куда поедем, шеф? - На Набережную Орфевр. Они двинулись в путь. Было уже темно. В свете фар мелькали то деревья, то сельские домики и, наконец, серые улицы большого предместья. Устроившись в углу, Мегрэ молча посасывал трубку. Жеф ван Гут тоже не открывал рта, и Невэ, удивленный этим необычным молчанием, ломал себе голову, что же могло произойти. - Все удачно, шеф? - рискнул он наконец задать вопрос. Но, не получив ответа, умолк и продолжал вести машину. Было уже восемь часов вечера, когда они въехали в ворота Дворца Правосудия. Свет горел только в нескольких окнах, но старый Жозеф был на своем посту. В комнате инспекторов было почти пусто. Лапуэнт, поджидавший своего начальника, что-то печатал на машинке. - Попроси, чтобы принесли бутерброды и пиво! - На сколько человек? - На двоих… Нет, впрочем, на троих. Ты мне можешь понадобиться. Ты свободен? - Да, шеф. В кабинете Мегрэ речник выглядел еще более длинным и тощим, черты его лица вроде бы еще больше обострились… - Можете сесть, мосье ван Гут. При слове "мосье" Жеф нахмурился, усмотрев в этом какую-то угрозу. - Сейчас нам принесут бутерброды. - А когда я могу повидаться с консулом? - Завтра утром. Мегрэ сел за свой стол и позвонил жене: - К ужину не вернусь… Нет… Возможно, мне придется задержаться… Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила: - Он умер? - Нет… Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется. - Спокойной ночи! Он с досадой посмотрел на Жефа. - Я же просил вас сесть… Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета. - А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу, верно? Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "Дофин" принесет бутерброды и пиво. Глава 7
Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз. Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело. Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ. То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине. Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке. Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией. Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь. В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника. - Хотите еще бутерброд? - Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене. Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку": приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел. Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом. - Послушайте, ван Гут… - Я слушаю вас уже не первый час, верно? - Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать. - Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом? - Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете… - А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях? - У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами? - Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес… Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой. - Ваш отец женился вторично? - Отец - это другое дело… Он здорово пил… - С каких лет вы стали работать? - Я вам уже говорил. С тринадцати лет… - Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры? - Есть сестра. Ну и что? - Ничего. Просто мы знакомимся. - В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы. - Извольте. - Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено. С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия. Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться". - Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья. - Это верно. Я всегда много работал. - Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец… Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения. - Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу. - Мадам Виллемс тоже была славная женщина. - Она не была заносчивой и властной, как ее муж… - С чего вы взяли, что он был заносчивый? - А разве это не так? - Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом. - Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью! Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился. - Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно? - Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь… - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму. - Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви… Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс. - Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас история. - К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами… - Это по-вашему так! - Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым… Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца. - И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку? - Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем… На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина. - Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем… В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт: - Все в порядке, шеф. - Подожди немного. И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма. - Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь… - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф. - На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай… - Это и был несчастный случай. - Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь? - Да… - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве… - Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство? - Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется. - А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала? - Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости… Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси… - Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз… - Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас… И я начинаю думать… Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль. - О чем же вы начинаете думать?.. - Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам… | 
