Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата - экспансивный хозяин бистро. - Вы в курсе дела? - спросил Мегрэ. - Слыхал, что с ним ночью что-то случилось. - Кто вам сказал об этом? - Какой-то бродяга утром. - Что же он вам сказал? - Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала "скорая помощь". - И все? - Кажется, речники вытащили его из воды. - Тубиб у вас покупал вино? - Частенько. - Он много пил? - Около двух литров в день… Конечно, когда у него водились деньжонки… - А как он их зарабатывал? - Как все они - подсоблял на Центральном рынке или в другом месте… Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг. - Почему? - Потому что он был не простой бродяга, как другие… Он спас мою жену. Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом на кухне. - Ты это про меня? - Я тут рассказываю, как Тубиб… Она вошла в зал, вытирая руки о передник. - Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как вы думаете, он выкарабкается? - Пока еще неизвестно, - уклончиво ответил комиссар. - А от чего он вас спас? - Ах, если б вы меня видели два года назад, вы б меня не узнали. Я была вся в экземе. Лицо красное, как кусок говядины на прилавке мясника… И не видно было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так омерзительно пахло, что я сама себе опротивела… Ничего не помогало… Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было… Делали мне еще уколы… Слушая ее, муж согласно кивал головой. - Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою хворь зеленщице. И тут я почувствовала, что он как-то странно смотрит на меня… А потом вдруг мне и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: "Пожалуй, я сумею вас вылечить". Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: "Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой". - Он выписал вам рецепт? - Нет. Только попросил немножко денег - насколько я помню, двести франков - и сам сходил за порошками к аптекарю. "Будете растворять по одному порошку в теплой воде и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой". Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь. - Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас? - Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь… - Он приходил к вам каждый день? - Почти каждый день… и покупал свои два литра вина. - Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей? - Нет… - Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где раньше жил? - Знаю только, что у него была дочь. У нас тоже есть дочка, сейчас она в школе… Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: "Не бойся… У меня тоже была маленькая девочка". Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше. Но Лапуэнт не знал - он был еще слишком молод, - что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь бродяги. - Сколько с меня? - Не выпьете ли еще стаканчик - за здоровье бедного Тубиба? Они выпили еще по стакану кьянти - на сей раз угощал хозяин. Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в регистратуре. - Вы не знаете его фамилии? - Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью. - Прошлой ночью дежурила не я. В какое отделение его поместили? - Не знаю… Я говорил по телефону с одним из практикантов. Он не сказал мне, будут его оперировать или нет. - Как фамилия практиканта? Регистраторша несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону. - А кто вы будете? - Комиссар Мегрэ. Ясно было, что это имя ничего ей не говорят, и она повторила в трубку: - Комиссар Мегрэ… Прошло не меньше десяти минут, пока она, словно оказывая ему великую услугу, со вздохом произнесла: - Пройдите по лестнице "С". Подниметесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую сестру. По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек. На четвертом этаже им снова пришлось ждать; старшая сестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно старались ее в чем-то убедить. - Ничего не могу сделать, - бросила она напоследок. - Обращайтесь к администрации, не я устанавливаю порядки. Мужчины удалились, проворчав сквозь зубы что-то нелестное. Старшая сестра повернулась к Мегрэ: - Вы по поводу бродяги? - Комиссар Мегрэ, - представился тот. Сестра тщетно пыталась вспомнить, кто это, но и ей имя комиссара ничего не говорило. Здесь был совсем другой мир - мир занумерованных кабинетов, разделенных перегородками отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, и в ногах каждой койки - дощечка с начертанными на ней таинственными знаками. - Как он себя чувствует? - Если я не ошибаюсь, его как раз сейчас осматривает профессор Маньен. - Его оперировали? - Кто вам сказал про операцию? - Не помню… Я полагал… Здесь, в этой больнице, Мегрэ чувствовал себя явно не в своей тарелке и даже как-то робел. - Под какой фамилией он у вас значится? - Под той, что стоит в его удостоверении личности. - Оно хранится у вас? - Могу вам его показать. Сестра зашла в маленький кабинетик за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены. Фамилия - Келлер. Имя - Франсуа Мари Флорантен. Профессия - тряпичник. Место рождения - Мюлуз, Нижний Реин. Согласно документу, Келлеру минуло шестьдесят три года и проживал он в Париже в меблированных комнатах на площади Мобер. Мегрэ хорошо знал эти номера: они служили официальным местом жительства многих бродяг. - Он пришел в сознание? Сестра хотела было забрать удостоверение, но комиссар положил его к себе в карман, и она недовольно проворчала: - Это не положено. По правилам… - Келлер лежит в отдельной палате? - С какой стати? - Проводите меня к нему. Сначала она заколебалась, но в конце концов уступила. - Вам все равно придется договариваться с профессором. Пройдя впереди Мегрэ и Лапуэнта, сестра распахнула дверь, за которой виднелись два ряда коек, запятых больными. Большинство из них лежало неподвижно, с открытыми глазами, а двое или трое в больничных халатах стояли в глубине комнаты и о чем-то потихоньку толковали. Возле одной из коек, как раз посреди палаты, десяток юношей и девушек, одетых в белые халаты и шапочки, окружили коренастого человека с подстриженными бобриком волосами. Он тоже был в белом халате и, судя по всему, проводил с ними занятия. - Сейчас профессору нельзя мешать. Как видите, он занят, - заметила сестра. Однако подошла к нему и прошептала несколько слов на ухо. Профессор взглянул на Мегрэ и продолжал что-то объяснять студентам. - Профессор освободится через несколько минут, - сказала сестра. - Он просит вас подождать у него в кабинете. И она провела их в маленькую комнату, где стояло всего два стула. На письменном столе в серебряной рамке - фотография женщины с тремя детьми, склонившимися друг к другу. Мегрэ поколебался, потом выбил трубку прямо а пепельницу, полную сигаретных окурков, и снова ее набил. - Простите, что заставил вас ждать, господин комиссар. Когда сестра доложила мне о вас, я был несколько озадачен… В конце концов… Неужели и он тоже скажет: "Ведь это всего лишь бродяга"? Нет, не может быть! - …в конце концов, дело весьма обычное, не так ли? - докончил профессор. - Пока я и сам почти ничего не знаю и надеюсь, что как раз вы прольете свет на это дело. - Что ж, пробит череп, к счастью - без сопутствующих трещин. Мой ассистент, должно быть, уже сказал вам об этом утром по телефону. - Тогда еще не было результатов рентгена. - Теперь снимок сделан… Возможно, потерпевший выкарабкается, поскольку мозг, кажется, не задет. - Мог ли этот пролом явиться результатом падения и удара о камни набережной? - Ни в коем случае. Ему был нанесен сильный удар каким-то тяжелым предметом… ну, скажем, молотком или гаечным ключом… - И от этого он потерял сознание? - Бесспорно… И в результате сейчас находится в коматозном состоянии[4]… Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а может и в любую минуту прийти в себя… Перед мысленным взором Мегрэ возник крутой берег Сены, конура Тубиба, грязная вода, плескавшаяся в нескольких метрах от него, и почему-то вдруг вспомнилось, что говорил фламандец. - Простите, что я возвращаюсь к этому вопросу. Вы говорите, что ему нанесли удар по голове. Один удар? - А почему вы об этом спрашиваете? - Это может иметь значение для следствия. - Сначала я подумал, что ударов было несколько. - Почему? - Потому что у него разорвано ухо и на лице имеется несколько неглубоких ссадин. Теперь же, когда больного обрили, я осмотрел его более тщательно. - И пришли к выводу?.. - Простите, где это произошло? - Под мостом Мари. - Была драка? - Кажется, нет. Говорят, на потерпевшего напали ночью, во время сна. Как вы думаете, это правдоподобно? - Вполне. - И вы полагаете, что он сразу потерял сознание? - Я в этом почти убежден. А теперь, после того что вы мне рассказали, мне понятно, почему у него разорвано ухо и лицо в царапинах. Его вытащили из воды, не так ли? Эти второстепенные ранения доказывают, что беднягу не несли, а волокли по камням набережной. Там есть песок? - В нескольких метрах от этого места разгружают баржу с песком. - Я обнаружил песчинки в ране. - Значит, по-вашему, Тубиб… - Как вы сказали? - удивился профессор. - Так его зовут на набережных. Не исключено, что когда-то он был врачом. И вдобавок первым врачом, которого комиссар за тридцать лет своей деятельности обнаружил под мостом Сены. Правда, в свое время Мегрэ как-то набрел там на бывшего преподавателя химии из провинциального лицея, а несколько лет спустя - на женщину, которая в прошлом была известной цирковой наездницей. - Возможно ли, с медицинской точки зрения, чтобы человек, в бессознательном состоянии сброшенный в реку, сразу же очнулся от холодной воды и закричал? - спросил Мегрэ. Профессор почесал затылок. - Хм… вы многого от меня требуете. Мне не хотелось бы утверждать безоговорочно… но я не вижу в этом ничего невозможного. Под воздействием холодной воды… - Он мог прийти в себя? - Не обязательно. Бывает, что в коматозном состоянии больные что-то говорят и мечутся. Не исключено… - Во время вашего осмотра он не сказал ни слова? - Несколько раз простонал. - Когда его вытащили из воды, у него якобы были открыты глаза… - Это ничего не доказывает. Полагаю, вы хотели бы на него взглянуть? Пойдемте со мной. Профессор Маньен повел полицейских в палату. Старшая сестра удивленно и неодобрительно смотрела на них. Все больные молча следили за этими неожиданными посетителями, которые, пройдя по палате, остановились у изголовья одной из коек. - Смотреть тут, собственно, почти не на что! - обронил профессор. В самом деле, бинты, окутавшие голову и лицо бродяги, оставляли открытыми только глаза, ноздри и рот. - Сколько шансов, что он выкарабкается? - Семьдесят из ста, а то и восемьдесят, ибо сердце довольно крепкое. - Благодарю вас, профессор. - Вам сообщат, как только он придет в сознание. Оставьте старшей сестре номер своего телефона. До чего же было приятно снова очутиться на улице, увидеть солнце, прохожих, желтый с красным автобус, что стоял у паперти Собора Парижской богоматери. Из автобуса выходили туристы. Мегрэ шел молча, заложив руки за спину, и Лапуэнт, чувствуя, что комиссар озабочен, не заговаривал с ним. Они вошли в здание Сыскной полиции, поднялись по широкой лестнице, казавшейся особенно пыльной при солнечном свете, и, наконец, очутились в кабинете комиссара. Прежде всего Мегрэ открыл настежь окно и проводил взглядом караван баржей, спускавшихся вниз по течению. - Нужно послать кого-нибудь сверху осмотреть его вещи. Наверху размещалась судебно-медицинская экспертиза, различные специалисты, техники, фотографы. - Лучше всего взять машину и перевезти сюда его пожитки. Мегрэ отнюдь не боялся, что другие бродяги завладеют вещами Тубиба, но уличные мальчишки могли все растащить. - Тебе придется пойти в управление мостов и дорог… Думаю, что в Париже не так уж много красных машин "Пежо-403". Перепиши все номера с двумя девятками… Возьми в помощь сколько нужно ребят: пусть они проверят эти машины и их владельцев. - Ясно, шеф. Оставшись один, Мегрэ прочистил и набил трубки и взглянул на ворох служебных бумаг, скопившихся на столе. В такую великолепную погоду ему не хотелось завтракать в кабачке "Дофин", и после недолгого раздумья он отправился домой. В этот час яркое солнце заливало столовую. На госпоже Мегрэ было платье в розовых цветочках, почему-то напомнившее комиссару розоватую кофту толстухи Леа. С рассеянным видом он ел телячью печенку, зажаренную в сухарях. - О чем ты думаешь? - вдруг спросила его жена. - О бродяге. - Каком бродяге? - О бродяге, который когда-то был врачом. - А что он натворил? - Насколько мне известно, ничего худого. А вот его, когда он спал под мостом Мари, ударили по голове и потом бросили в Сену. - Он умер? - Его вовремя вытащили речники. - За что же его так? - Об этом-то я и думаю… Кстати, он родом из тех же мест, что и твой свояк. Сестра госпожи Мегрэ была замужем за дорожным инженером и жила в Мюлузе. Чета Мегрэ часто ездила к ним в гости. - Как его зовут? - Келлер. Франсуа Келлер. - Странно, что-то знакомая фамилия… - Она довольно распространена в тех местах. - А не позвонить ли сестре? Комиссар пожал плечами. Потом подумал: а почему бы и нет? Правда, сам он мало верил в успех этого предприятия, но знал, что жене приятно будет поговорить с сестрой. Подав кофе, госпожа Мегрэ вызвала по телефону Мюлуз. Ожидая вызова, она повторяла про себя, словно пытаясь вспомнить: - Келлер… Франсуа Келлер… Раздался звонок. - Алло, алло! Да, да, я заказывала Мюлуз. Это ты, Флоранс? Что? Да, это я. Нет, ничего не случилось… Из Парижа, из дому. Он рядом, пьет кофе. Чувствует себя хорошо… Все в порядке… У нас тоже. Наконец дождались весны… Как дети? Гриппом? Я тоже немножко прихворнула на прошлой неделе. Послушай, я тебе звоню по делу. Ты случайно не помнишь некоего Келлера, Франсуа Келлера? Что? Сейчас узнаю… Сколько ему лет? - повернувшись к мужу, спросила она. - Шестьдесят три года. | 
