Александр Дюма - Сорок пять (иллюстрированный)

    - Нет, государь, но я подозреваю, что одна из дам этой общины настроила его на этот лад, и хотел бы поговорить с ней.

    - Разрази меня гром, - воскликнул король, - лет семь назад там была очень красивая настоятельница!

    - Прошу вас, государь, - сказал Жуаез, - дайте мне письмо к настоятельнице общины и отпуск на два дня.

    - Ты покидаешь меня? Оставляешь одного?

    - Неблагодарный! - вмешался Шико, пожимая плечами. - А я-то? Ведь я здесь.

    - Письмо, государь, прошу вас, - сказал Жуаез.

    Король вздохнул, но письмо все же написал.

    - Скажи, ведь тебе в Париже нечего делать? - спросил король, вручая Жуаезу письмо.

    - Простите, государь, я должен наблюдать за братом.

    - Правильно! Поезжай, но поскорее возвращайся.

    Жуаез велел подать лошадей и, убедившись, что Анри уже уехал, галопом помчался в Париж, на улицу Шеве-Сен-Ландри.

    Мрачный дом, за оградой которого можно было разглядеть макушки деревьев, забранные решеткой окна, узкую дверь с окошечком - вот каков был по внешнему виду монастырь госпитальерок.

    Жуаез постучался.

    - Будьте добры предупредить госпожу настоятельницу, что герцог Жуаез, главный адмирал Франции, хочет говорить с ней от имени короля.

    Появившееся за решеткой лицо монахини покраснело, и решетка снова захлопнулась.

    Минут через пять дверь отворилась, и Жуаез вошел в приемную.

    Красивая, статная женщина низко склонилась перед ним. Адмирал отдал поклон как человек благочестивый и в то же время светский.

    - Сударыня, - сказал он, - королю известно, что вы приняли в число своих питомиц одну особу, с которой я должен побеседовать. Соблаговолите вызвать ее.

    - Как имя этой дамы, сударь?

    - Не знаю, сударыня.

    - Тогда как же я могу исполнить вашу просьбу?

    - Нет ничего легче. Кого вы приняли за последний месяц?

    - За последний месяц я никого не принимала, если не считать сегодняшнего утра.

    - Сегодняшнего утра?

    - Да, господин герцог; и вы сами понимаете, что ваше появление через два часа после того, как прибыла она, слишком похоже на преследование, чтобы я разрешила вам это свидание.

    - Сударыня, прошу вас.

    - Это невозможно… Для разговора здесь с кем-либо, кроме меня, надо предъявить письменный приказ короля.

    - Вот он, сударыня, - ответил Жуаез, доставая письмо, подписанное Генрихом.

    Настоятельница прочитала письмо и поклонилась.

    - Да свершится воля его величества, даже если она противоречит воле божией.

    И она направилась к выходу в монастырский двор.

    - Сударыня, - сказал Жуаез, учтиво останавливая ее, - я не хочу злоупотреблять своим правом и опасаюсь ошибки. Может быть, эта дама не та, кого я ищу. Соблаговолите сказать мне, как она к вам прибыла, по какой причине и кто ее сопровождал.

    - Это излишне, господин герцог, - ответила настоятельница, - вы не ошиблись. Дама, прибывшая лишь сегодня утром, хотя мы ожидали ее две недели назад, действительно та особа, к которой у господина де Жуаеза может быть дело.

    С этими словами настоятельница еще раз поклонилась герцогу и исчезла.

    Через десять минут она возвратилась в сопровождении монахини, скрывшей свое лицо под покрывалом.

    То была Диана, уже надевшая монашеское одеяние.

    Герцог поблагодарил настоятельницу, пододвинул неизвестной даме табурет и тоже сел; настоятельница вышла, собственноручно закрыв все двери пустой и мрачной приемной.

    - Сударыня, - сказал тогда Жуаез без всяких околичностей, - вы дама, жившая на улице Августинцев, таинственная незнакомка, которую мой брат, граф дю Бушаж, любит безумной, погибельной любовью?

    Вместо ответа госпитальерка наклонила голову.

    Это подчеркнутое нежелание говорить показалось Жуаезу оскорбительным. Он и без того был предубежден против своей собеседницы.

    - Вы, наверно, считали, сударыня, - продолжал он, - что можно вызвать несчастную страсть в душе юноши, носящего наше имя, а затем сказать ему: "Тем хуже для вас, если у вас есть сердце, - у меня его нет, и мне оно не нужно".

    - Я не так ответила ему, сударь, вы плохо осведомлены, - произнесла госпитальерка столь благородно и трогательно, что гнев Жуаеза временно утих.

    - Слова не имеют значения, важна суть: вы, сударыня, оттолкнули моего брата, ввергли его в отчаяние.

    - Невольно, сударь, ибо я всегда старалась отдалить от себя господина дю Бушажа.

    - Это называется ухищрениями кокетства, сударыня, их последствия и составляют вину.

    - Никто не имеет права обвинять меня, сударь. Я ни в чем не повинна. Вы раздражены против меня, и я больше не стану вам отвечать.

    - Ого! - вскричал Жуаез, постепенно распаляясь. - Вы погубили моего брата и рассчитываете оправдаться, принимая величественный вид? Я не шучу, клянусь! Вам придется прибегнуть к веским доводам, чтобы смягчить меня.

    Госпитальерка встала.

    - Если вы явились сюда, чтобы оскорблять женщину, - сказала она все так же холодно, - оскорбляйте меня, сударь. Если вы желаете, чтобы я изменила свое решение, то попусту теряете время. Лучше уходите.

    - Вы не человеческое существо, - вскричал выведенный из себя Жуаез, - вы демон!

    - Достаточно, я ухожу.

    И госпитальерка направилась к двери. Жуаез остановил ее.

    - Постойте! Я слишком долго искал вас, чтобы так просто отпустить. И раз мне удалось до вас добраться, я хочу увидеть ваше лицо, встретить пламя вашего взора, сводящего с ума людей. Померяемся силами, сатана!

    И Жуаез, сотворив крестное знамение, сорвал покрывало с лица госпитальерки. Но она без малейшего упрека устремила свой ясный взгляд на того, кто так жестоко оскорбил ее, и сказала:

    - О господин герцог, то, что вы сделали, недостойно дворянина!

    Жуаезу показалось, что ему нанесен удар прямо в сердце. Безграничная кротость этой женщины смягчила его гнев, красота внесла смятение в душу.

    - Да, - прошептал он после продолжительного молчания, - вы прекрасны, и Анри не мог не полюбить вас. Но бог даровал вам красоту лишь для того, чтобы вы радовали ею человека, который будет связан с вами на всю жизнь.

    - Сударь, разве вы не говорили со своим братом? Или, может быть, он не счел нужным довериться вам? Иначе вы узнали бы, что я любила и больше не буду любить, что я жила, а теперь должна умереть.

    Жуаез не сводил глаз с Дианы. Огонь ее всемогущего взгляда проник до глубины его души, подобный струям вулканического пламени, при одном приближении которых расплавляется бронза статуй.

    - О да, - повторил он, понизив голос и не сводя с нее взгляда. - Анри должен был вас полюбить… О сударыня, на коленях молю вас: сжальтесь, полюбите моего брата!

    Диана стояла по-прежнему холодная и молчаливая.

    - Не допустите, чтобы из-за вас терзалась целая семья, - ведь один из нас погибнет от отчаяния, другие от горя.

    Диана не отвечала, продолжая грустно смотреть на склонившегося перед нею человека.

    - Сжальтесь над моим братом, надо мною самим! - вскричал Жуаез, яростно схватившись за грудь. - Я горю! Ваш взор испепелил меня!.. Прощайте, сударыня! Прощайте!

    Он встал с колен и как безумный выбежал к своим слугам, ожидающим его на углу улицы Анфер.

    В воскресенье 10 июня, часов в одиннадцать утра, весь двор собрался в павильоне, где умирал герцог Анжуйский.

    Ни искусство врачей, ни отчаяние его матери, ни молебны, заказанные королем, не в силах были предотвратить рокового исхода.

    Рано утром 10 июня Мирон объявил королю, что болезнь неизлечима и что Франциск Анжуйский не проживет и дня.

    Король сделал вид, что поражен величайшим горем, и, обернувшись к присутствующим, сказал:

    - Теперь-то враги мои воспрянут духом.

    На что королева-мать ответила:

    - Судьбы наши в руках божиих, сын мой.

    А Шико, скромно стоявший неподалеку от короля, тихо добавил:

    - По мере наших сил следует помогать господу богу, государь…

    - В половине двенадцатого больной покрылся мертвенной бледностью. Кровотечение, ужасавшее присутствующих, внезапно прекратилось, конечности похолодели.

    Генрих сидел у изголовья брата. Екатерина, примостившись между стеной и кроватью, держала ледяную руку умирающего.

    Епископ города Шато-Тьерри и кардинал де Жуаез читали отходную. Все присутствующие, стоя на коленях и сложив руки, повторяли слова молитвы.

    В полдень больной открыл глаза. Солнце выглянуло из-за облака и залило кровать золотым сиянием. Франциск, чье сознание было дотоле затуманено, вдруг поднял руку, как человек, охваченный ужасом.

    Потом он испустил громкий вопль и ударил себя по лбу, словно постиг одну из тайн своей жизни.

    - Бюсси! - прошептал он. - Диана!

    С этим именем на устах Франциск Анжуйский испустил последний вздох.

    В тот же миг, по странному совпадению, солнце, заливавшее своими лучами герб французского дома, скрылось. И золотые геральдические лилии, ярко сиявшие минуту назад, поблекли и слились с лазурным фоном, по которому были рассыпаны.

    Екатерина выпустила руку сына.

    Генрих III вздрогнул и, трепеща, оперся на плечо Шико.

    Мирон поднес к губам Франциска золотой дискос и сказал:

    - Монсеньер скончался.

    В ответ на эти слова из прилегающих комнат донесся многоголосый гул, словно аккомпанемент псалму, который вполголоса читал кардинал.

    - Cedant iniquitates meae ad vocem deprecationis meae…^[79]

    - Скончался! - повторил король, осеняя себя крестом. - Брат мой, брат мой! У меня нет детей, нет наследника!.. Кто станет моим преемником?

    Не успел он вымолвить это, как на лестнице раздался шум.

    Намбю поспешил в комнату, где лежал покойный, и доложил:

    - Его светлость монсеньер герцог де Гиз.

    Пораженный этим ответом на заданный им вопрос, король побледнел и взглянул на мать.

    Екатерина была бледнее сына. Услышав это роковое предсказание, она схватила руку короля и сжала ее, словно говоря:

    "Вот она, опасность… Но не бойтесь, я с вами!" Появился герцог в сопровождении свиты. Он вошел с высоко поднятой головой, хотя глаза его не без смущения искали короля.

    Генрих III властным движением руки указал ему на кровать, где покоились царственные останки.

    Герцог склонил голову и медленно опустился на колени.

    Все окружающие последовали его примеру.

    Лишь Генрих III с матерью продолжали стоять, и во взгляде короля промелькнуло выражение гордости.

    Шико заметил этот взгляд и шепотом прочитал другой стих из Псалмов:

    - Dijiciet potentes de sede et exaetabit humiles.^[80]

    Вилле-Котре, маленький городок близ Парижа. Здесь 24 июля 1802 года в семье генерала Тома-Александра Дюма и Марии-Луизы Лабурэ родился сын Александр.

    Юные годы Александр провел в родном городе; окончив коллеж, он в 1823 году направился в Париж. Первое время Дюма был принужден жить на скудные средства. При содействии друзей ему удается получить должность секретаря в канцелярии герцога Орлеанского. Но уже в молодые годы он увлекся поэзией и театром и в 1829 году написал первую романтическую драму "Генрих III и его двор", поставленную на сцене театра Французской комедии.

    "Генрих III" - национально-историческая драма, где автор смело развенчивает культ монархической власти. Громадный успех "Генриха III" открывает путь романтической драме на французской сцене. В том же году зрители увидели "Отелло" Шекспира в переводе Виньи, а Виктор Гюго представил театру "Марьон Делорм". В дальнейшем репертуар французских театров на многие годы обогащается за счет таких выдающихся пьес Дюма, как "Антони" (1831), "Нельская башня" (1832), "Кин, или Гений и беспутство" (1836).

    В июле 1830 года во Франции произошла революция, свергнувшая Карла X. Над феодально-монархической реакцией восторжествовала великая сила народных масс, но к власти все же пришла буржуазия. На престол вступил герцог Орлеанский под именем Луи-Филиппа.

    Александр Дюма был среди тех, кто штурмовал королевскую резиденцию - дворец Тюильри. С первых же дней революции он принял деятельное участие в общественной жизни и выполнил несколько важных поручений генерала Лафакета, стоявшего тогда во главе национальной гвардии.

    В дальнейшем Дюма всецело посвящает себя литературно-публицистической деятельности, пишет драмы и комедии, исторические очерки, критические статьи; вместе с тем он проявляет живой интерес к народно-революционному движению Франции.

    С установлением Июльской монархии ухудшилось положение рабочих, крестьян, ремесленников; в 30-х годах в столице и провинции часто происходили восстания, массовые манифестации.

    В тридцатых годах у Дюма возник замысел воспроизвести историю Франции XV–XIX веков в обширном цикле повествований, начало которому было положено романом "Изабелла Баварская" (1835).

    Рассказывая о феодальной междоусобице герцогов Бургундских, автор акцентировал внимание читателя на историческом факте - стремлении Англии захватить французские земли и распространить на них свое господство. Таков смысл романизированного эпизода из истории Франции XV века, когда в 1420 году жена безумного короля Карла VI Изабелла Баварская и герцог Бургундский заключили договор с англичанами в Труа, предоставлявший английскому королю право занять французский престол после смерти Карла VI.

    Годы 1840–1848 - период наиболее интенсивного труда писателя, когда им были созданы произведения, ставшие известными во многих странах мира. Поражает разнообразие жанров: роман исторический и нравоописательный, новеллы фантастические и реалистические, драмы и комедии, путевые очерки и газетные статьи.

    Среди сочинений Дюма большой интерес представляют "Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге" (1840) - роман, посвященный восстанию декабристов и одному из его участников И. А. Анненкову.

    Писатель был знаком с преподавателем фехтования О. Гризье, служившим в Пажеском корпусе. Гризье давал также частные уроки фехтования, которые посещал А. С. Пушкин. Именно Гризье рассказал писателю о трагической судьбе декабристов, о преданности русских женщин своим мужьям, сосланным в Сибирь. К тому же Дюма почерпнул многие сведения из мемуаров О. Гризье, опубликованных в 1838 году.

    Хотя в романе и было допущено вольное истолкование некоторых фактов, он был проникнут глубоким чувством сострадания к жертвам царского произвола. "Записки учителя фехтования", запрещенные к публикации царской цензурой, впервые были изданы на русском языке лишь в 1925 году.

    Хотя историческая тематика в творчестве Дюма преобладающая, одно из самых прославленных его произведений - роман об эпохе, современником которой он был, - роман "Граф Монте-Кристо" (1844). Некоторые мотивы книги были извлечены автором из "Мемуаров" архивариуса парижской полиции Жака Пеше, где сообщалось о случае, происшедшем в жизни молодого сапожника Франсуа Пико.

    Из полицейской хроники автор заимствовал лишь ряд фактов: Эдмон Дантес, как и Франсуа Пико, накануне свадьбы с любимой девушкой арестован и препровожден в тюрьму. В "Мемуарах" Пеше невеста Пико выходит замуж за Лупиана. В "Графе Монте-Кристо" Фернан женится на Мерседес, невесте Дантеса. Представитель правосудия - Вильфор напоминает того комиссара полиции, который слепо поверил ложному доносу и арестовал Пико. Аббат Фариа имел своего прототипа в лице миланского прелата, оставившего наследство Франсуа Пико.

    "Граф Монте-Кристо" - классический образец жанра романа-фельетона. Каждая глава включает в себя напряженный момент из жизни того или иного персонажа, перекидывает мост к следующей ступени увлекательного сюжета, раскрывает новые грани характера героев.

    Работая над "Графом Монте-Кристо", Дюма одновременно начал публиковать роман "Три мушкетера" (1844), первую часть знаменитой трилогии, в которую вошли романы "Двадцать лет спустя" и "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя".

    Для того чтобы воссоздать масштабную картину политических интриг, народных движений, семейных нравов, для того чтобы показать фигуры исторических персонажей - кардинала Ришелье, Людовика XIII, герцога Бекингема, Анны Австрийской, Александру Дюма потребовалось на протяжении пяти лет затратить немало усилий, когда создавалась грандиозная трилогия. Один лишь перечень книг, прочитанных автором для этой цели, "составил целую главу". Нужно было обладать редчайшим мастерством, изумительной фантазией, чтобы воскресить весь драматизм жизни XVII столетия, наделить героев реальными человеческими страстями.

    Повествование сосредоточено на поступках бесстрашных мушкетеров. Холодному высокомерию вельмож в "Трех мушкетерах" противопоставлены великодушие и доблестная отвага героев, в сознании которых лишь изредка проскальзывает догадка о том, что им достается ничтожная доля благ.

    Три мушкетера и д'Артаньян совершают свои подвиги в атмосфере оптимизма, человеческой радости и бодрости духа. Этот оптимизм - естественный удел тех, кто храбр и великодушен, кто ценит дружбу, кто готов спокойно отвернуться от груды бесчестно приобретенного золота.