- Будет лучше, если ты узнаешь и об этом. Тогда, кстати, и поймешь, почему мы с ним недавно на улице обменялись тревожными взглядами. Я уже говорил тебе, что отец Юбера Верну умер от белой горячки. По материнской линии, то есть, со стороны Курсонов, прошлое с медицинской точки зрения выглядит отнюдь не лучшим образом. Старый Курсон покончил с собой при достаточно загадочных обстоятельствах, правду о которых продолжают скрывать. У Юбера был брат, Базиль, о нем никогда не упоминают, но известно, что он лишил себя жизни в семнадцать лет. Выходит, как далеко ни копни в генеалогии их семьи, все равно наткнешься либо на безумцев, либо на эксцентричных личностей. Мегрэ слушал, лениво попыхивая трубкой, при этом нет-нет да и пригублял рюмку с коньяком. - По этой причине Ален изучал медицину и работал интерном в больнице Святой Анны. Утверждают - полагаю, не без резона, - что большинство медиков специализируются по тем болезням, которые, как они считают, угрожают им самим. У Алена идефикс, что он родом из семьи сумасшедших. Заявляет, что его тетка, Люсиль, уже наполовину помешалась. Хотя в беседах со мной прямо этого не утверждал, но я убежден, что он также с подозрением следит за поведением не только отца и матери, но и собственных детей. - А местные жители в курсе? - Некоторые болтают на эту тему. В маленьких городах люди вообще несдержанны на язык. И с недоверием относятся к тому, кто хоть в чем-то живет не как все. - А после первого происшествия этот треп усилился? Шабо, не задумываясь ни на секунду; кивнул. - Почему? - Поскольку знают или считают себя осведомленными о том, что Юбер Верну и его шурин Курсон не ладили между собой. А может и потому, что проживали они в стоящих друг против друга домах. - Они встречались? Шабо произнес со смешком сквозь зубы: - Хотел бы я знать, что ты о нас в конечном счете подумаешь. Как мне представляется, в Париже такого рода ситуации просто немыслимы. В общем следователю было стыдно за среду, которая в известной мере была и его собственной, ибо он вращался в ней в течение всего года. - Я тебе уже сказал, что Курсоны были практически полностью разорены к тому времени, когда Изабелла вышла замуж за Юбера Верну. Тот взял на свое содержание шурина. Робер этого ему так и не простил. Упоминая о своем родственнике, он каждый раз иронически бросал: "Мой шурин-миллиардер". Или же: "Сейчас справлюсь у Богача". Он ни разу не посетил величественный особняк на улице Рабле, но из окон мог наблюдать за всем, что там происходит. Ведь он занимал небольшой, но вполне приличный домик напротив; к нему каждое утро приходила служанка, чтобы прибраться. Однако сапоги он чистил себе сам, как и готовил еду, а на рынок ходил разодетый, точно хозяин замка, объезжавший свои владения, а возвращался оттуда с пучками лука-порея или спаржи, нес их в руках, словно охотничьи трофеи сеньора. Ему мнилось, что тем самым он приводит в бешенство Юбера. - А того действительно это злило? - Откуда мне знать. Не исключено. Как бы то ни было, но Юбер продолжал субсидировать его. Люди неоднократно замечали, что при встречах на улице они обменивались кисло-сладкими фразами. А вот тебе невыдуманный пустячок: Робер де Курсон никогда не закрывал свои окна ставнями, так что семья Верну, располагавшаяся напротив, видела, как он живет, в течение всего дня. Некоторые утверждают, что, случалось, он им показывал язык. Но делать из этого вывод, что Верну избавился от него или пристукнул в приступе ярости… - А на этом настаивали? - Да. - Ты тоже так думал? - С профессиональной точки зрения я не отвергаю априори ни одной гипотезы. Мегрэ не мог не улыбнуться, услышав столь выспренное заявление своего друга. - Ты допрашивал Верну? - Я не вызывал его повесткой к себе в кабинет, если ты это имеешь в виду. Все же достаточных оснований подозревать такого человека, как он, не имелось. Шабо так и выразился: "Такого человека, как он". И тут же уразумел, что выдал себя, признавая тем самым, что и он в большей или меньшей степени является членом этой касты избранных. Этот вечер, как и визит Мегрэ в целом, был для него, должно быть, настоящей пыткой. Не доставляло это удовольствия и комиссару, хотя теперь ему и не так уж хотелось побыстрее покинуть Фонтэне. - Повстречав Юбера на улице, я задал ему несколько вопросов, маскируя свой оперативный интерес. - И что он ответил? - Не выходил, дескать, в тот вечер из дому. - В котором часу было совершено преступление? - Первое? Почти тогда же, что и сегодня: около десяти вечера. - А чем в семье Верну обычно занимаются в это время? - Помимо субботнего бриджа, на который все подтягиваются в салон, каждый живет сам по себе, не обращая внимания на остальных. - Верну и его жена спят в разных комнатах? - Будь по-иному, это попахивало бы, на его взгляд, мещанством. Там у каждого свои апартаменты, впрочем, на разных этажах. У Изабеллы - на втором, у Юбера - в крыле первого, выходящем во двор. Чета Алена живет на третьем, а тетка Люсиль занимает две комнаты в мансарде на четвертом. Что касается дочери и ее мужа, то когда они навещают родителей… - А сейчас чета Пайе в городе? - Нет, но их ожидают через несколько дней. - Сколько обслуги? - Супружеская пара, которая при них уже лет двадцать-тридцать, плюс две довольно молоденькие горничные. - Где они находятся ночью? - В другом крыле первого этажа. Ты увидишь их дом. Чуть ли не замок. - С черным ходом позади здания? - В стене, окружающей двор, есть дверь, она выводит в тупик. - Выходит, любой может войти и выйти, и никто этого не заметит! - Вероятно. - Не проверял? Шабо явно тяготился этим разговором, а почувствовав, что допустил ошибку, повысил голос, едва не сорвавшись на крик: - Ты рассуждаешь ничуть не лучше, чем местные простолюдины! Если бы я начал допрашивать прислугу, не имея никаких доказательств и ни малейшей зацепки, то весь город утвердился бы во мнении, что Юбер Верну или его сын виновны. - Ты сказал "сын"? - Совершенно верно, и он тоже! Раз не работает, а интересуется психиатрией, автоматически находятся люди, которые наклеивают на него ярлык человека, у которого не все в порядке с головой. Ведь он не посещает ни одного из двух городских кафе, не играет ни в бильярд, ни в белот, не бегает за юбками, более того, бывает и так, что Ален вдруг останавливается на улице и начинает пристально вглядываться в кого-нибудь глазами, увеличенными стеклами очков. Их ненавидят в достаточной степени, чтобы… - А ты их защищаешь? - Нет. Стараюсь сохранить хладнокровие, а в супрефектуре это не всегда легко сделать. Пытаюсь быть справедливым. Я тоже подумал было, что первое преступление - дело семейное. Изучил вопрос со всех сторон. Меня насторожило, что не было никакой кражи, а Робер де. Курсон даже не попытался защитить себя. Я, наверное, принял бы в этой связи кое-какие меры, если бы… - Минуточку. Ты не просил полицию установить наружное наблюдение за Юбером Верну и его сыном? - Для Парижа это норма, но не здесь. Все отлично знают в лицо наших несчастных четырех полицейских. А инспекторов из Пуатье засекли еще до того, как они вышли из машины! Тут редко бывает одновременно больше десятка прохожих на улице. И ты хочешь проследить за кем-то да еще остаться при этом незамеченным? - Он внезапно успокоился. - Извини, что-то раскричался, не разбудить бы матушку. Просто захотелось, чтобы ты вошел в мое положение. Вплоть до появления уличающих их фактов Верну невиновны. Я готов поклясться, что так оно и есть. И второе убийство, совершенное всего два дня спустя после первого, почти полностью доказывает этот тезис. Согласен, Юбер Верну мог убить шурина, ударить его в порыве гнева. Но у него не было никаких причин тащиться в конец улицы Лож, чтобы прикончить вдову Жибон, с которой он, возможно, вообще не был знаком. Но старухой Жибон убийства не ограничились - сегодня вечером появился труп Гобийяра. Вот его-то Верну точно знал, как и любой другой житель Фонтэне. В каждом городе Франции имеется по меньшей мере один такой пьянчужка, который становится своего рода персонажем местного фольклора. Но если сможешь, приведи хотя бы один резон, по которому нужно было бы отправлять на тот свет безвредного простака вроде него… - А если он что-то видел? - А свидетельницей чего, спрашивается, могла стать вдова Жибон, которая и из дому-то не выходила по причине своей немощи? Или тоже чего-то там углядела? Приплелась, скажем, на улицу Рабле после десяти часов вечера и в окно увидела, как убивают Робера де Курсона, а? Нет, дудки! Методы расследования преступлений мне известны. Я, конечно, не был делегатом конгресса в Бордо и не исключено, что отстал от новейших научных достижений в области криминалистики, но, смею думать, ремесло свое знаю и работаю на совесть. Три жертвы принадлежат к абсолютно разным социальным слоям населения, и между ними нет никакой связи. Все они были умерщвлены одним и тем же способом и, судя по нанесенным ранениям, одним и тем же орудием. Всех троих атаковали спереди, и это говорит в пользу того, что нападавший не вызывал у них недоверия. Если речь идет о человеке, лишившемся рассудка, то не о таком, который вовсю размахивает руками и выглядит настолько разъяренным, что всех распугивает. Нет, я бы назвал его психически ненормальным, но сохраняющим ясность ума, достаточную для того, чтобы придерживаться определенной линии поведения и проявлять осмотрительность вплоть до принятия мер предосторожности. - Ален Верну не очень распространялся насчет того, почему сегодня вечером он очутился на улице под проливным дождем? - Он заявил, что шел повидаться с другом, проживающим по ту сторону Марсового поля. - Но он не назвал его фамилии. - Потому что нужды в этом не было. Я знаю, что он частенько навещает некоего холостяка Жоржа Вассаля, с которым сошелся еще в колледже. Но даже и без этого уточнения его появление там меня ничуть не удивило бы. - Почему? - Потому что это дело его волнует куда сильнее, чем меня, по личным мотивам. Не хочу тем самым сказать, что он подозревает отца, но я не так уж и далек от подобной мысли. Прошло всего несколько недель, как он рассказал мне о себе и об изъянах, присущих его семье… - И это случилось вот так вот запросто, спонтанно? - Он тогда возвращался из Ла-Рош-сюр-Йон и сообщил мне об одном происшествии, изучать которое ездил. Дело касалось человека, разменявшего седьмой десяток, который вел себя до этого вполне нормально, но в тот день, когда должен был отдать давно обещанное приданое за свою дочь, вдруг съехал с катушек. И сразу этого никто не заметил. - Иначе говоря, Ален Верну шатался ночью по Фонтэне в поисках убийцы? Следователь опять вскинулся: - А разве он не более подходит для опознания больного с помраченным сознанием на улице, чем наши бродящие по городу бравые полицейские или чем ты и я? Мегрэ смолчал. Было уже за полночь. - Ты уверен, что тебе обязательно следует возвращаться в гостиницу? - Там мои вещи. - Завтра увидимся? - Непременно. Я буду во Дворце правосудия. Ты знаешь, где он? - На улице Рабле. - Чуть выше дома Верну. Сначала увидишь решетки тюрьмы, затем неказистое с виду здание. Во Дворце правосудия пройди подальше, в глубину коридора. Там мой кабинет, рядом с прокурорским. - Спокойной ночи, старина. - Неважно я тебя принял. - Ну что ты, право! - Тебе следует понять мое нынешнее настроение. Это дело способно восстановить против меня весь город. Черт побери! - Издеваешься? - Клянусь, нет. И это было правдой. Мегрэ был скорее опечален, как случается всякий раз, когда видишь, как что-то из прошлого безвозвратно улетучивается неведомо куда. В коридоре, надевая мокрое пальто, он еще раз вдохнул в себя воздух этого дома, который всегда представлялся ему таким смачным, а сейчас почему-то показался пресным. У Шабо уже выпали почти все волосы, в результате обнажился череп, заостренный, как у некоторых птиц. - Я провожу тебя… Было видно, что ему не хотелось этого делать и произнес он эти слова из чистой вежливости. - Ни за что на свете! Мегрэ напоследок выдал немудреную шутку - надо было что-то сказать, дабы завершить разговор на веселой ноте: - Плавать я умею! После чего, подняв воротник, ринулся в шквал стихии. Жюльен Шабо некоторое время постоял на пороге дома, выделяясь в желтом прямоугольнике светах затем дверь захлопнулась, и у Мегрэ возникло ощущение, что на улицах города не осталось никого, кроме него самого. Глава 3
Учитель, который не спал
Утром, при дневном свете, улицы выглядели еще более угнетающе, чем ночью, ибо дождь все кругом перепачкал, оставив после себя темные подтеки на фасадах домов, обезобразив цвета, в которые их раньше принарядили. Тяжеленные капли все еще срывались с карнизов и электрических проводов, как порой и с небес, по-прежнему сурово хмурившихся, наливавшихся, казалось, новой силой, дабы опять окатить землю водяными потоками. Мегрэ, рано поднявшись, так и не отважился спуститься вниз на завтрак. Угрюмый, без всякого аппетита, он жаждал сейчас проглотить две-три чашечки черного кофе. Коньяк, выпитый вчера у Шабо, так и не смог пересилить ощущавшееся до сих пор послевкусье от слишком сладкого вина, которым их потчевали в Бордо. Он нажал небольших размеров резиновую грушу, висевшую над кроватью. Горничная, явившаяся по его вызову, взглянула на него с таким любопытством, что комиссар поспешил удостовериться, все ли у него в порядке с одеждой. - Вы и впрямь не хотите отведать тепленьких круассанов? Такому мужчине, как вы, надо утром плотно кушать. - Только кофе, крошка. И кофейник побольше. Она заметила костюм, который комиссар накануне положил на радиатор, чтобы высушить, и подхватила его. - Что такое? - Я поглажу его. - Нет, спасибо, не надо. Она все же настояла на своем! Судя по внешности - и он был готов поспорить на что угодно, - женщина принадлежала к категории людей скорее несговорчивых. Пока Мегрэ занимался утренним туалетом, она дважды побеспокоила его: в первый раз зашла убедиться, на месте ли мыло, а во второй - принесла еще один кофейник, о чем он ее не просил. Потом вернула костюм, сухой и выглаженный. Горничная была худа, с плоской грудью, на вид нездорова, но, должно быть, вынослива и упряма. Комиссар подумал, что она узнала его фамилию внизу, увидев ее на регистрационной карточке, и обожает обсуждать всякого рода происшествия. Было половина десятого. Он тянул время из чувства протеста, хотя и не знал точно - против чего, смутно отождествляя это с происками судьбы. Когда он спускался в вестибюль по красной ковровой дорожке лестницы, навстречу попался какой-то чернорабочий, уважительно поприветствовавший его: - Добрый день, месье Мегрэ. Он понял причину такого внимания к своей особе, когда увидел в холле на круглом столике с одной ножкой свежий номер "Уэст-Эклер" со своей фотографией на первой странице. Это был снимок, сделанный в тот момент, когда он наклонялся к телу Гобийяра. Двойной заголовок на три колонки гласил: "КОМИССАР МЕГРЭ ЗАНЯЛСЯ РАССЛЕДОВАНИЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЙ В ФАОНТЭНЕ". "ТОРГОВЕЦ КРОЛИЧЬИМИ ШКУРКАМИ - ТРЕТЬЯ ЖЕРТВА". Он не успел даже пробежать статью, как к нему подскочил директор гостиницы с той же прытью, что и горничная. - Надеюсь, вы хорошо выспались и семнадцатый вам не очень досаждал? - Что за "семнадцатый"? - Заезжий коммерсант, вчера вечером перебрал и начал тут буянить. Кончилось тем, что мы сменили ему номер, - лишь бы вас не разбудил. Мегрэ ничего ночью не слышал. - Кстати, сегодня утром приходил Ломель, корреспондент "Уэст-Эклер", хотел увидеться с вами. Когда я ему сказал, что вы еще почиваете, он заверил, что у него нет ничего срочного и он встретится с вами позже, во Дворце правосудия. Получено также письмо на ваше имя. Дешевенький конвертик из тех, что продают в бакалейных лавках пачками по шесть штук - все разных цветов. Этот был зеленоватого. Открывая его, Мегрэ заметил, что с полдюжины незнакомых ему людей стояли снаружи гостиницы, прижавшись лицами к стеклянной двери и между кадками с пальмами. "Не поддавайтесь людям из верхушки". Среди ожидавших его на тротуаре были и две женщины в одежде продавщиц с рынка, все они раздвинулись, чтобы дать ему пройти, и было нечто дружеское, какая-то атмосфера, продиктованная не праздным любопытством и тем, что он был человеком знаменитым, а в силу того, что они возлагали на него свои надежды. Одна из женщин, не осмеливаясь подойти к нему, проронила: - Ну уж вы-то его отыщете, месье Мегрэ! А какой-то парень, судя по внешнему виду служащий, доставлявший товары покупателям, шел в том же темпе, что и он, по противоположной стороне улицы, стараясь получше разглядеть комиссара. | 
