Одобрительная улыбка явилась на устах принцессы и утвердила успех речи Лене. Маркиза ушла в угол комнаты. Виконтесса Канб, нашедшая друга в Лене, поддержала его за то, что он поддерживал ее. Старый служака плакал от души, а маленький герцог Энгиенский весело закричал: - Маменька! Вы поведете меня за руку и оденете в траурное платье? - Да, сын мой, - отвечала принцесса. - Лене, вы знаете, что я всегда имела намерение показаться жителям Бордо в траурном платье. - Черный цвет удивительно идет вашему высочеству, - сказала Клара потихоньку. - Тише, - отвечала принцесса, - маркиза будет кричать об этом громко, так уж нечего толковать вполголоса. Программа въезда в Бордо была утверждена на основаниях, предложенных осторожным Лене. Придворным дамам приказали приготовляться. Юного принца одели в белое платье с черными и серебряными обшивками, дали ему шляпу с белыми и черными перьями. Принцесса, подражая Агриппине, оделась с изысканною простотою в черное платье без бриллиантов. Лене, учредитель торжества, много хлопотал о своем великолепии. Дом, в котором он жил в двух лье от Бордо, постоянно был наполнен приверженцами принцессы, желавшими знать, какого рода прием будет ей приятнее. Лене, как директор театра, посоветовал им употребить в дело цветы, клики восторга и колокола. Потом для удовольствия воинственной маркизы Турвиль предложил воинственную пальбу. На другой день, 31 мая, по приглашению парламента, принцесса отправилась в путь. Некто Лави, генерал-адвокат парламента и жаркий приверженец Мазарини, велел еще накануне запереть ворота, чтобы принцесса не могла вступить в город. Но против него действовали приверженцы партии Конде, а утром собрался народ и при криках: "Да здравствует принцесса! Да здравствует герцог Энгиенский! " разбил топорами ворота. Таким образом, не представлялось препятствий знаменитому въезду, который начинал принимать характер триумфа. Наблюдатель мог видеть в этих двух событиях влияние начальников двух партий, разделявших город: Лави получал приказания прямо от герцога д'Эпернона, а народ имел своих начальников, получавших советы от Лене. Едва принцесса въехала в ворота, как началась давно подготовленная сцена в гигантских размерах. Корабли, стоявшие в порту, встретили ее пушечною пальбою, тотчас загремели и городские пушки. Цветы летели из окон или вились по улицам гирляндами, мостовая была покрыта ими. Тридцать тысяч жителей и жительниц Бордо всех возрастов кричали беспрестанно, усердие их возрастало ежеминутно, потому что они ненавидели Мазарини, а принцесса и сын ее внушали им живейшее участие. Впрочем, маленький герцог Энгиенский лучше всех сыграл свою роль. Принцесса не решилась вести его за руку, боясь, что он устанет или упадет под грудою цветов. Поэтому принца нес камер-юнкер. У мальчика руки были свободны, он посылал поцелуи направо и налево и грациозно снимал свою шляпу с перьями. Жители Бордо легко приходят в восторг. Женщины почувствовали беспредельную любовь к хорошенькому мальчику, который плакал так мило. Старые судьи трогались словами маленького оратора, который говорил: "Господа, кардинал отнял у меня батюшку, замените же мне отца". Напрасно приверженцы Мазарини пытались сопротивляться. Кулаки, камни и даже алебарды принудили их к осторожности, они поневоле должны были уступить триумфаторам. Виконтесса де Канб, бледная и важная, шла за принцессой и привлекала взоры. Она думала об этом торжестве с некоторой грустью: она боялась, что сегодняшний успех, может быть, заставит забыть принятое вчера решение. Она шла в толпе, ее толкали ухаживатели, толкал народ; на нее сыпались цветы и почтительные ласки; она боялась, что ее понесут в триумфе, потому что несколько голосов начинали уже кричать об этом. Вдруг увидела она Лене, который заметил ее волнение, подал ей руку и довел до экипажа. Между тем она, отвечая собственной своей мысли, сказала: - Ах, как вы счастливы, Лене! Вы всегда во всем заставляете принимать ваши советы, и их всегда исполняют. Правда, - прибавила она, - они всегда хороши и полезно слушать их… - Мне кажется, виконтесса, вы не можете жаловаться, вы дали только один совет, и его тотчас приняли. - Как так? - Ведь решено, что вы поедете на остров Сен-Жорж. - Но когда? - Хоть завтра, если обещаете мне неудачу. - Будьте спокойны; я очень боюсь, что желание ваше исполнится. - Тем лучше. - Я вас не совсем понимаю. - Нам нужно сопротивление крепости Сен-Жорж, чтобы жители Бордо приняли наших герцогов и армию, а они нам чрезвычайно нужны в теперешнем нашем положении. - Разумеется, - отвечала Клара, - но, хотя я не так знакома с военным делом, как маркиза Турвиль, однако же, мне кажется, что не атакуют крепости, не потребовав прежде, чтобы она сдалась. - Совершенно так. - Стало быть, пошлют кого-нибудь для переговоров на остров Сен-Жорж? - Разумеется. - Так я прошу, чтобы послали меня. Лене изумился. - Вас, - вскрикнул он, - вас! Но, верно, все наши дамы превратились в амазонок? - Позвольте мне исполнить мою прихоть, господин Лене. - Вы совершенно правы. Тут может быть только одно дурно для нас: вы, пожалуй, возьмете крепость. - Стало быть, решено? - Решено. - Но еще одно обещание. - Что такое? - Чтобы в случае неудачи никто не знал имени парламентера, которого вы пошлете. - Извольте, - сказал Лене, подавая руку Кларе. - Когда же ехать? - Когда вам угодно. - Завтра? - Пожалуй. - Хорошо. Вот принцесса с сыном выходит на террасу президента Лалана. Предоставляю мою долю триумфа маркизе де Турвиль. Извините меня перед ее высочеством, скажите, что я вдруг заболела. Велите довести меня до квартиры, которую вы приготовили мне: я пойду готовиться к отъезду и думать о данном мне поручении, которое очень беспокоит меня: я ведь исполняю первое поручение в этом роде, а в вашем свете, говорят, все зависит от первого дебюта. - Теперь, - сказал Лене, - я не удивляюсь, что Ларошфуко едва не изменил герцогине Лонгвиль ради вас. Вы равны с нею во многих отношениях, а в некоторых гораздо выше ее. - Может быть, - отвечала Клара, - и я принимаю ваш комплимент. Но если вы имеете какое-нибудь влияние на герцога де Ларошфуко, утвердите его в первой его любви, потому что я боюсь второй. - Извольте, постараюсь, - сказал Лене с улыбкою, - сегодня вечером я дам вам инструкцию. - Так вы соглашаетесь, чтобы я доставила вам остров Сен-Жорж? - Поневоле согласишься, если так вам угодно. - А герцоги и армии? - У меня есть другое средство призвать их сюда. Лене дал кучеру адрес квартиры виконтессы, ласково простился с Кларой и пошел к принцессе. II
На другой день после въезда принцессы в Бордо Каноль давал большой обед на острове Сен-Жорж. Он пригласил офицеров гарнизона крепости и комендантов прочих крепостей провинции. В два часа пополудни, когда назначен был обед, Каноль встретил у себя человек двенадцать дворян, которых он видел в первый раз. Они рассказывали о вчерашнем важном событии, шутили насчет дам, сопровождавших принцессу, и весьма мало походили на людей, собирающихся сражаться и заботящихся о самых важных государственных интересах. Веселый Каноль в шитом золотом мундире оживлял общую радость своим примером. Хотели садиться за стол. - Милостивые государи, - сказал хозяин, - извините, недостает еще одного гостя. - Кого же? - спросили молодые люди, глядя друг на друга. - Верского коменданта. Я писал к нему, хотя не знаю его. Именно потому, что мы не знакомы, я обязан быть с ним особенно обходительным. Поэтому я прошу вас дать мне еще полчаса времени. - Верский комендант! - сказал старый офицер, привыкший к военной аккуратности, которого эта отсрочка заставила вздохнуть. - Позвольте, если я не ошибаюсь, теперь комендантом в Вере маркиз де Берне, но он сам не управляет, у него есть лейтенант. - Так он не приедет, - сказал Каноль, - а пришлет своего лейтенанта вместо себя. Сам он, верно, при дворе, где добывают милости. - Но, барон, - сказал один из гостей, - мне кажется, не нужно жить при дворе, чтобы идти вперед по службе; и я знаю одного известного мне коменданта, который не может жаловаться. Черт возьми! В три месяца он пожалован в капитаны, в подполковники и назначен комендантом острова Сен-Жорж. Славный скачок по службе, признайтесь сами! - Да, признаюсь, - отвечал Каноль, покраснев, - и, не зная, чему приписать такие милости, должен сказать, что у меня есть какой-нибудь гений, раз мне так везет. - Мы знаем вашего доброго гения, - сказал лейтенант, показывавший Канолю крепость. - Ваш добрый гений - ваши достоинства. - Не оспариваю его достоинств, - сказал другой офицер, - напротив, первый признаю их. Но к этим достоинствам прибавлю еще рекомендацию одной дамы - самой умной, самой добродетельной, самой любезной из всех французских дам - разумеется, не считая королевы. - Без намеков, граф, - сказал Каноль, улыбаясь. - Если у вас есть тайны, так берегите их для себя. Если вы знаете тайны ваших друзей, так берегите их для друзей. - Признаюсь, - сказал один офицер, - когда у нас просили извинения, отсрочки на полчаса, я думал, что дело идет о каком-нибудь ослепительном наряде. Теперь вижу, что я ошибся. - Неужели мы пообедаем без женщин? - спросил другой. - Что же делать? Разве пригласить принцессу со всей свитой? А больше нам не с кем обедать, - отвечал Каноль. - Притом же, не забудем, господа, что наш обед серьезный: если мы захотим говорить о делах, так надоедим только самим себе. - Хорошо сказано, комендант, хотя по правде следует признаться, что теперь женщины предприняли нападение на нашу власть, а в доказательство приведу слова, которые при мне кардинал сказал дону Луи де Геро. - Что такое? - спросил Каноль. - Вы, испанцы, очень счастливы! Испанские женщины занимаются только деньгами, кокетством и любовниками, а у нас во Франции женщины выбирают себе почитателей, соображаясь с политикой. Так что, - прибавил кардинал с отчаянием, - так что любовные свидания проходят в разборе распоряжений министерства. - Зато, - сказал Каноль, - война, которую мы теперь ведем, называется женскою. Это очень для нас лестно. Полчаса, выпрошенные Канолем, прошли, дверь отворилась и лакей доложил, что кушанье готово. Каноль пригласил гостей в столовую, но когда они пошли, голос другого лакея раздался в передней: - Господин комендант Вера! - Ага, - сказал Каноль, - это очень мило с его стороны. И он пошел навстречу товарищу, которого еще не знал, но вдруг вскричал с удивлением: - Ришон! Ришон - комендант Вера! - Да, я сам, любезный барон, - отвечал Ришон, сохраняя свой обычный важный вид. - Тем лучше! Тысячу раз тем лучше! - сказал Каноль, дружески пожимая ему руку. - Милостивые государи, - прибавил он, обращаясь к гостям, - вы не знаете моего друга, но я знаю его и громко говорю, что нельзя было поручить важной должности более честному человеку. Ришон осмотрелся важно, как орел, который прислушивается, и, видя во всех взглядах только удивление и благосклонность, сказал Канолю: - Любезный барон, вы беретесь отвечать за меня, так потрудитесь познакомить меня с этими господами, которых я не имею чести знать. И Ришон указал глазами на трех или четырех гостей, которых он видел в первый раз. Тут пошел обмен тонких учтивостей, которые придавали столько благородства и дружества всем сношениям в то время. Через четверть часа Ришон стал другом всех молодых офицеров и мог уже попросить у каждого и его шпагу, и его кошелек. Ручательством за него служили его известная храбрость, его безукоризненная репутация и благородство, выражавшееся в его глазах. - Черт возьми! - сказал комендант Брона. - Надобно признаться, что кардинал Мазарини знаток в военных людях и с некоторого времени мастерски устраивает дела. Он чует войну и хорошо выбирает комендантов: Каноль здесь, Ришон в Вере! - А будут ли драться? - спросил Ришон небрежно. - Будут ли драться? - повторил молодой человек, приехавший прямо от двора. - Вы спрашиваете, будут ли драться, Ришон? - Да. - Так я спрошу у вас, в каком положении ваши бастионы? - Да они почти новые, я только три дня вступил в управление крепостью, а произвел в них починок столько, сколько не было произведено в продолжение прежних трех лет. - Ну, так они не замедлят пойти впрок, - сказал молодой человек. - Тем лучше, - прибавил Ришон. - Чего могут желать военные люди? Войны! - Хорошо, - подхватил Каноль, - король теперь может почивать спокойно, потому что жители Бордо в узде: обе реки заняты. - Правда, - произнес Ришон важно, - тот, кто дал мне это место, может надеяться на меня. - А давно ли вы в Вере? - Только три дня, а вы, Каноль, давно здесь? - Уже неделю. Так ли вас приняли, как меня, Ришон? Мой прием был великолепен, и я, кажется, еще не довольно благодарил моих офицеров. Я слышал колокола, барабаны, радостные крики, не доставало только пушечной пальбы, но ее обещают мне через несколько дней, и это утешает меня. - Вот какая разница между нами, - отвечал Ришон. - Я явился в крепость, мой милый Каноль, так же скромно, как вы великолепно, мне дан был приказ ввести в Вер сто человек, сто тюренских воинов, и я не знал, как это сделать, когда вдруг получил мой диплом, подписанный герцогом д'Эперноном. В это время я находился в Сен-Пьере. Я тотчас поехал, отдал письмо моему лейтенанту и без шума, как можно тише принял начальство над крепостью. Теперь я там. Каноль, сначала смеявшийся, при последних словах Ришона встревожился каким-то мрачным предчувствием. - И вы как дома? - спросил он. - Стараюсь устроить так, - отвечал Ришон спокойно. - А сколько у вас человек? - Во-первых, сто человек Тюренского полка, все старые солдаты, дрались при Рокруа, на них можно понадеяться. Потом рота, которую я набираю из городских жителей, и учу их по мере того, как рекруты прибывают: горожане, молодые люди, работники, всего человек двести. Наконец, жду подкрепления, еще человек сто или полтораста, навербованных тамошним капитаном. - Капитаном Рамбле? - спросил один из гостей. - Нет, капитаном Ковиньяком, - отвечал Ришон. - Мы такого не знаем, - сказали несколько голосов. - А я знаю, - сказал Каноль. - Он испытанный роялист? - Ну, не отвечаю за него. Однако же я имею полное право думать, что капитан Ковиньяк - приверженец герцога д'Эпернона и очень ему предан. - Так и ответ готов: кто предан герцогу, тот предан и королю. - Это должно быть передовой королевского авангарда, - сказал старый офицер, старавшийся наверстать за столом потерянное время. - Мне так говорили о нем. - Разве его величество уже в дороге? - спросил Ришон с обыкновенным своим спокойствием. - Да, теперь король должен быть, пожалуй, не дальше как в Блуа, - отвечал молодой придворный. - Вы знаете? - Наверное знаю. Армией будет командовать маршал де Мельере, который должен здесь в окрестностях соединиться с герцогом д'Эперноном. - Может быть, в Сен-Жорже? - спросил Каноль. - Или в Вере, - прибавил Ришон. - Маршал де Мельере идет из Бретани, и Вер на его пути. - Кому придется выдержать натиск двух армий, тот может побояться за свои бастионы, - сказал комендант Брона. - У маршала де Мельере тридцать орудий, а у герцога двадцать пять. - Славная пальба будет, - сказал Каноль, - жаль, что мы ее не увидим. - Да, если кто-нибудь из нас не пристанет к партии принцев, - заметил Ришон. - Ваша правда, но во всяком случае Каноль все-таки увидит огонь. Если он перейдет к принцам, то познакомится с пушками маршала де Мельере и герцога д'Эпернона. Если останется верным королю, то увидит огонь жителей Бордо. - О, их я не считаю страшными, - отвечал Каноль, - и, признаюсь, мне стыдно иметь дело только с ними. По несчастию, я телом и душою предан королевской партии, и мне придется довольствоваться войною с невоенными. - А они повоюют с вами, - сказал Ришон, - уверяю вас! - Так вы что-нибудь об этом знаете? - спросил Каноль. - Не только знаю, но даже уверен в этом. Городской совет решил, что прежде всего займут остров Сен-Жорж. - Хорошо, - отвечал Каноль, - пусть придут, я их жду. Начинали приниматься за десерт, как вдруг у ворот крепости раздались звуки барабана. - Что это значит? - спросил Каноль. | 
