Александр Дюма - Сорок пять (иллюстрированный)

    - Напротив, милостивый государь, я отлично понимаю. Вам хотелось бы отнять у меня письмо и самому отвезти его. К сожалению, для этого пришлось бы меня убить.

    - А может быть, этого-то мне и хочется!

    - От слова до дела далеко.

    - Спустимся вместе к реке, и вы увидите, что у меня слово не расходится с делом.

    - Милостивый государь, когда король поручает мне доставить письмо…

    - Что тогда?

    - Я его доставляю.

    - Я силой отниму у вас письмо, хвастунишка!

    - Не вынуждайте меня размозжить вам череп, словно бешеной собаке!

    - Что такое?

    - У меня при себе пистолет, а у вас его нет.

    - Ну, ты мне заплатишь за это! - пробормотал Сент-Малин, осаживая лошадь.

    - Надеюсь, после того, как поручение будет выполнено.

    - Каналья!

    - Пока же, умоляю вас, сдержитесь, господин де Сент-Малин. Мы имеем честь служить королю, а у народа, если он сбежится, создастся худое мнение о королевских слугах. И кроме того, подумайте, как станут ликовать враги его величества, видя, что среди защитников престола царит вражда.

    Сент-Малин в бешенстве рвал зубами свои перчатки.

    - Легче, легче, сударь, - сказал Эрнотон. - Поберегите руки - вам же придется держать шпагу на поединке.

    Трудно сказать, до чего довела бы Сент-Малина его все возрастающая ярость, но на Сент-Антуанской улице Эрнотон увидел чьи-то носилки, вскрикнул от изумления и остановился, разглядывая сидящую в них женщину, лицо которой было полускрыто вуалью.

    - Мой вчерашний паж… - прошептал он.

    Дама, по-видимому, не узнала его и проследовала мимо, откинувшись в глубь носилок.

    - Помилуй бог, вы, кажется, заставляете меня ждать, - сказал Сент-Малин, - и притом лишь для того, чтобы любоваться дамами!

    - Прошу извинить меня, сударь, - сказал Эрнотон, снова трогаясь в путь.

    Теперь молодые люди ехали быстрой рысью по предместью Сен-Марсо и не заговаривали даже для перебранки.

    Внешне Сент-Малин казался спокойным, но на самом деле дрожал от гнева. В довершение всего Сент-Малин заметил, что лошадь его в мыле и он не может угнаться за Эрнотоном. Это весьма озаботило Сент-Малина, и он принялся понукать ее и хлыстом и шпорами.

    Дело происходило на берегу Бьевры.

    Лошадь вступила в поединок с всадником, в котором он был побежден.

    Сперва она осадила назад, потом встала на дыбы, сделала прыжок в сторону и, наконец, устремилась к Бьевре. Там она бросилась в воду, благодаря чему и освободилась от седока.

    Проклятия, которыми осыпал ее Сент-Малин, были слышны за целое лье в окружности, хотя их наполовину заглушала вода.

    Когда ему удалось встать на ноги, глаза его вылезали из орбит, а лицо было в крови, стекавшей из расцарапанного лба.

    Он огляделся по сторонам; лошадь уже скакала вверх по откосу. Сент-Малин понимал, что, разбитый усталостью, покрытый грязью, промокший, окровавленный, он не сможет догнать ее: даже попытка сделать это была бы смехотворной.

    Тогда он припомнил слова, сказанные им Эрнотону. Если он не пожелал ни минуты ждать своего спутника на Сент-Антуанской улице, можно ли рассчитывать, что тот станет ожидать его два часа на дороге?

    При этой мысли Сент-Малин перешел от гнева к беспросветному отчаянию, особенно когда увидел, что Эрнотон молча пришпорил коня и помчался наискось по какой-то дороге, видимо кратчайшей.

    У людей, по-настоящему вспыльчивых, кульминация гнева похожа на безумие.

    Одни принимаются бредить.

    Другие доходят до полного физического и умственного изнеможения.

    Сент-Малин машинально вытащил кинжал: у него мелькнула мысль вонзить его себе в грудь по самую рукоятку.

    Никто, даже он сам, не мог бы сказать, как невыносимо страдал он в эту минуту.

    Он поднялся по береговому откосу, руками и коленями упираясь в землю, и в полной растерянности устремил взгляд на дорогу: на ней никого не было.

    В возбужденном мозгу Сент-Малина мысли одна другой мрачнее сменяли друг друга, но тут до его слуха донесся конский топот, и он увидел всадника.

    Всадник - это был Карменж - вел под уздцы вторую лошадь. Оказывается, он поскакал наперерез коню Сент-Малина и перехватил его на узкой дороге.

    Когда Сент-Малин увидел это, сердце его наполнилось радостью: он ощутил прилив добрых чувств, взор смягчился, но на лицо тотчас же набежала тень - он понял все превосходство Эрнотона, ибо признал в глубине души, что, будь он на месте своего спутника, ему и в голову не пришло бы поступить таким образом.

    Благородство этого поступка сразило Сент-Малина; он взвешивал его, оценивал и невыразимо страдал.

    Он пробормотал слова благодарности, на которые Эрнотон не обратил внимания, яростно схватил поводья и, несмотря на боль во всем теле, вскочил в седло.

    Эрнотон не произнес ни одного слова и шагом поехал вперед, трепля по гриве коня.

    Сент-Малин был искусным наездником. Приключившаяся с ним беда объяснялась чистой случайностью. После короткой борьбы он заставил коня подчиниться и перейти в рысь.

    Дорога показалась Сент-Малину бесконечной.

    Около половины третьего всадники заметили человека, за которым бежал пес. Путник отличался высоким ростом, на боку у него висела шпага. Но это не был Шико, несмотря на длинные руки и ноги.

    Сент-Малин увидел, что Эрнотон проехал мимо, не обратив на встречного ни малейшего внимания.

    В уме гасконца злобной молнией сверкнула мысль, что он может уличить Эрнотона в нерадении, и он подъехал к незнакомцу:

    - Путник, - обратился он к нему, - вы никого не ждете?

    Тот окинул взглядом Сент-Малина: надо признаться, вид у всадника был не очень-то располагающий.

    Лицо, искаженное недавним приступом ярости, непросохшая одежда, следы крови на щеках, густые нахмуренные брови, дрожащая рука, протянутая скорее угрожающе, чем вопросительно, - все это показалось пешеходу довольно зловещим.

    - Если я и жду кого-нибудь, то уж наверное не вас, - ответил он.

    - Вы не очень-то вежливы, милейший! - сказал Сент-Малин, злясь при мысли, что ошибся и тем самым усугубил торжество соперника.

    При этом он поднял хлыст, чтобы стегнуть путника. Но тот опередил Сент-Малина и ударил его палкой по плечу, потом свистнул своему псу, который вцепился в ногу коню и в бедро всаднику. Лошадь, разъярясь от боли, снова понесла, но на этот раз всадник удержался в седле. Так проскочил он мимо Эрнотона, который, взглянув на потерпевшего, даже не улыбнулся.

    Наконец Сент-Малину удалось успокоить лошадь, и, когда с ним поравнялся господин де Карменж, он сказал, превозмогая свою уязвленную гордость:

    - Похоже, что у меня сегодня несчастный день. А ведь незнакомец очень походил по описанию на того, с кем мы должны встретиться.

    Эрнотон хранил молчание.

    - Я с вами говорю, сударь! - сказал Септ-Малин, выведенный из себя этим молчанием, которое он с полным основанием считал знаком презрения. - Вы что, не слышите?

    - У человека, которого описал нам его величество, нет ни палки, ни собаки.

    - Это верно, - ответил Сент-Малин. - Поразмысли я лучше, у меня было бы одной ссадиной меньше на плече и двумя укусами - на бедре. Как видно, хорошо быть благоразумным и спокойным.

    Эрнотон не ответил. Он поднялся на стременах и приставил руку к глазам, чтобы лучше видеть.

    - Вон там стоит и поджидает нас тот, кого мы ищем, - сказал он.

    - Черт возьми, сударь, - глухо вымолвил Сент-Малин, завидуя новому успеху своего спутника, - и зоркие же у вас глаза! Я едва различаю какую-то черную точку.

    Эрнотон продолжал молча ехать вперед. Вскоре и Сент-Малин увидел человека и узнал его, описанного королем. Опять им овладело дурное чувство, и он пришпорил коня, чтобы подъехать первым.

    Эрнотон этого ждал. Он взглянул на него безо всякой угрозы и даже как бы непреднамеренно. Этот взгляд заставил Сент-Малина сдержаться, и он перевел коня на шаг.

    Эрнотон не ошибся: указанный им человек был действительно Шико.

    Он тоже обладал отличным зрением и слухом и потому издалека увидел и услышал приближение всадников.

    Он предполагал, что они ищут именно его, и потому остановился.

    Когда у него не осталось на этот счет никаких сомнений, он без всякой аффектации положил руку на рукоять своей длинной шпаги, словно желая придать себе благородную осанку.

    Эрнотон и Сент-Малин переглянулись, не произнеся ни слова.

    - Говорите, сударь, если вам угодно, - сказал с поклоном Эрнотон своему противнику.

    В самом деле, при данных обстоятельствах слово "противник" было гораздо уместнее, чем "спутник".

    У Сент-Малина перехватило дыхание: любезность эта была столь неожиданной, что вместо ответа он только опустил голову.

    Тогда заговорил Эрнотон.

    - Милостивый государь, - обратился он к Шико, - мы с этим господином - ваши покорные слуги.

    Шико поклонился с любезной улыбкой.

    - Не будет ли нескромным с нашей стороны, - продолжал молодой человек, - спросить ваше имя?

    - Меня зовут Тень, сударь, - ответил Шико.

    - Вы что-нибудь ждете?

    - Да, сударь.

    - Не будете ли вы так добры сказать, что именно?

    - Я жду письма.

    - Вы понимаете, чем вызвано наше любопытство, отнюдь для вас не оскорбительное?

    Шико снова поклонился, причем улыбка его стала еще любезнее.

    - Откуда вы ждете письма? - продолжал Эрнотон.

    - Из Лувра.

    - Какая на нем печать?

    - Королевская.

    Эрнотон сунул руку за пазуху.

    - Вы, наверное, узнали бы это письмо? - спросил он.

    - Да, если бы мне его показали.

    Эрыотон вынул письмо.

    - Да, это оно, - сказал Шико. - Вы знаете, конечно, что для пущей верности я должен вам кое-что дать взамен?

    - Расписку?

    - Вот именно.

    - Сударь, - продолжал Эрнотон, - король велел мне отвезти письмо. Но вручить его надлежит моему спутнику.

    И с этими словами он передал письмо Сент-Малину, который и вручил его Шико.

    - Благодарю вас, господа, - сказал он.

    - Как видите, мы точно выполнили поручение. На дороге никого нет, никто не видел, как мы с вами заговорили и передали вам письмо.

    - Совершенно верно, сударь, охотно признаю это и, если понадобится, подтвержу. Теперь моя очередь.

    - Расписку! - в один голос произнесли молодые люди.

    - Кому из вас я должен ее передать?

    - Король не сказал на этот счет ничего! - вскричал Сент-Малин, угрожающе глядя на своего спутника.

    - Напишите две расписки, сударь, - сказал Эрнотон, - и дайте каждому из нас. Отсюда до Лувра далеко, а по дороге со мной или с господином может приключиться какая-нибудь беда.

    При этих словах в глазах Эрнотона тоже загорелся недобрый огонек.

    - Вы, сударь, человек рассудительный, - сказал Шико Эрнотону.

    - Он вынул из кармана записную книжку, вырвал две странички и на каждой написал:

    - Прощайте, сударь, - сказал Сент-Малин, беря свою расписку.

    - Прощайте, сударь, доброго пути! - добавил Эрнотон. - Может быть, вам нужно еще что-нибудь передать в Лувр?

    - Нет, господа. Большое вам спасибо, - ответил Шико.

    Эрнотон и Сент-Малин повернули коней к Парижу, а Шико пошел своей дорогой таким быстрым шагом, что ему позавидовал бы любой скороход.

    Не проехав и ста шагов, Эрнотон резко осадил коня и сказал Сент-Малину:

    - Теперь, сударь, можете спешиться, если вам угодно.

    - А зачем, милостивый государь? - удивленно спросил Сент-Малин.

    - Поручение нами выполнено, а у нас есть о чем поговорить. Место для такого разговора здесь, по-моему, вполне подходящее.

    - Извольте, сударь, - сказал Сент-Малин, по примеру своего спутника спрыгнув с лошади.

    Эрнотон подошел к нему и сказал:

    - Вы сами знаете, сударь, что, пока мы были в пути, вы без всякого повода с моей стороны тяжко оскорбляли меня. Более того: желали, чтобы я скрестил с вами шпагу в самый неподходящий момент, и я вынужден был отказаться. Зато теперь я к вашим услугам.

    Сент-Малин выслушал эту речь, насупившись. Но странное дело! Порыв ярости, захлестнувший было Сент-Малина, прошел. Ему уже не хотелось драться. Он поразмыслил, и здравое рассуждение возобладало: он понимал, в каком невыгодном положении находится.

    - Сударь, - ответил он после краткой паузы, - когда я оскорблял вас, вы в ответ оказывали мне услуги. Поэтому я уже не могу разговаривать с вами, как тогда.

    Эрнотон нахмурился:

    - Да, сударь, но вы продолжаете думать то, что еще недавно говорили.

    - Откуда вы знаете?

    - Ваши слова были подсказаны завистью и злобой. С тех пор прошло два часа, за это время зависть и злоба не могли иссякнуть в вашем сердце.

    Сент-Малин покраснел, но не возразил ни слова. Эрнотон выждал немного и продолжал:

    - Если король отдал мне предпочтение, значит, мое лицо ему понравилось; если я не упал в Бьевру, значит, лучше вас езжу верхом; если я не принял тогда вашего вызова, значит, я рассудительнее вас; если пес того человека укусил не меня, значит, я оказался предусмотрительнее. Наконец, если я настаиваю сейчас на поединке, значит, у меня больше подлинного чувства чести, чем у вас, а если вы откажетесь - берегитесь: я скажу, что я храбрее вас.

    Сент-Малин вздрагивал, глаза его метали молнии. При последних словах, произнесенных его юным спутником, он как бешеный выхватил из ножен шпагу.

    Эрнотон уже стоял перед ним со шпагой в руке.

    - Послушайте, милостивый государь, - сказал Сент-Малин, - возьмите обратно последнее свое замечание. Достаточно с вас моего унижения. Зачем же бесчестить меня?

    - Сударь, - ответил Эрнотон, - я никогда не поддаюсь гневу и говорю лишь то, что хочу сказать. Поэтому я не стану брать своих слов обратно. Я тоже весьма щекотлив. При дворе я человек новый и не хочу краснеть, встречаясь с вами. Давайте скрестим шпаги не только ради моего, но и ради вашего спокойствия.

    - Милостивый государь, я дрался одиннадцать раз, - произнес Сент-Малин с мрачной улыбкой, - двое моих противников были убиты. Полагаю, вам это известно?

    - А я, сударь, еще никогда не дрался, - ответил Эрнотон, - не было подходящего случая. Теперь он представился, хотя я и не искал его. Итак, я жду вашего соизволения, милостивый государь.

    - Послушайте, - сказал Сент-Малин, тряхнув головой, - мы с вами земляки, оба состоим на королевской службе - не будем же ссориться. Я считаю вас достойным человеком, я протянул бы вам руку, если бы мог себя пересилить. Что поделаешь, я завистлив. Природа создала меня в недобрый час. Ваши достоинства вызвали во мне горькое чувство. Но не беспокойтесь - зависть моя бессильна, к моему величайшему сожалению. Итак, покончим на этом, сударь. По правде говоря, я буду невыносимо страдать, когда вы станете рассказывать о нашей ссоре.

    - Никто о ней не узнает, сударь.

    - Никто?

    - Нет, милостивый государь. Если мы будем драться, я вас убью или погибну сам. Я не из тех, кому не дорога жизнь. Мне двадцать три года; я человек хорошего рода, довольно богат; я надеюсь на свои силы, на будущее и, не сомневайтесь, стану защищаться как лев.

    - Ну, а мне, сударь, тридцать лет, и в противоположность вам жизнь мне постыла, ибо я не верю ни в будущее, ни в себя самого. Но, как ни велико мое отвращение к жизни, как ни изверился я в счастье, я предпочел бы с вами не драться.

    - Значит, вы готовы извиниться передо мной? - спросил Эрнотон.

    - Нет, я и так слишком долго извинялся. Если вам этого мало, тем лучше: вы перестаете быть выше меня.

    - Ну, а если, милостивый государь, терпение мое иссякнет и я наброшусь на вас со шпагой?

    Сент-Малин судорожно сжал кулаки.

    - Что ж, - сказал он, - я брошу оружие.

    - Берегитесь, сударь, тогда я ударю вас, но не шпагой!

    - Хорошо, ибо в таком случае у меня явится причина для ненависти, и я вас смертельно возненавижу. Затем в один прекрасный день, когда вами овладеет душевная слабость, я поймаю вас, как вы поймали меня сейчас, и убью.

    Эрнотон вложил шпагу в ножны.

    - Странный вы человек, - сказал он, - и я жалею вас от души.

    - Жалеете?

    - Да. Вы, должно быть, ужасно страдаете?

    - Ужасно.

    - И наверное, никогда никого не любили?

    - Никогда.

    - Но ведь у вас есть же какие-нибудь страсти?

    - Только одна.