Александр Дюма - Сорок пять (иллюстрированный)

    - Трубачи ониских кавалеристов, играйте сбор!

    Сигнал гулко разнесся по поселку; лейтенант привел своих людей, и они тотчас выстроились перед домом.

    - Солдаты, - обратился к ним Анри, - адмирал де Жуаез назначил меня вашим командиром; он поручил мне произвести разведку. Кто добровольно последует за мной?

    Все триста человек, как один, сделали шаг вперед.

    - Благодарю вас, - сказал Анри, - недаром вы были доблестным примером для всей армии; но я могу взять с собой только сто человек. Сударь, - продолжал он, обращаясь к лейтенанту, - прошу вас, произведите жеребьевку.

    Пока лейтенант занимался порученным ему делом, адмирал де Жуаез давал брату последние указания.

    - Слушай меня внимательно, Анри, - говорил он. - Равнина быстро подсыхает; местные жители уверяют, что между Контиком и Рюпельмондом можно проехать. Ваш путь пролегает между двумя реками - Рюпелем и Шельдой. Не доезжая Рюпельмонда, вы найдете пригнанные из-под Антверпена лодки и переправитесь на них через Шельду. Надеюсь, но дороге в Рюпельмонд вы найдете либо склады продовольствия, либо мельницы.

    Выслушав брата, Анри заторопился: ему хотелось выступить как можно скорее.

    - Повремени, - остановил его Жуаез. - Ты забываешь главное: мои люди захватили трех крестьян, одного я отдаю тебе в проводники. Никакой жалости: при первом признаке измены - пуля или удар кинжала.

    С этими словами адмирал обнял брата и скомандовал: "По коням!"

    Анри приставил к проводнику двух конвоиров с заряженными пистолетами в руках. Реми и его спутница держались в отдалении, среди солдат. Дю Бушаж не отдал относительно их никаких распоряжений, считая, что любопытство окружающих и так достаточно возбуждено присутствием неизвестных лиц.

    Сам же он занял место во главе отряда.

    Ехали медленно: твердая почва уходила из-под копыт лошадей, и весь отряд увязал в грязи. Время от времени на равнине появлялись какие-то призраки, бегущие без оглядки: то были либо крестьяне, слишком поспешно возвратившиеся в родные места, либо несчастные французы, не знавшие, друзья ли им повстречались или враги.

    Проехав за три часа два лье, отважные разведчики добрались до реки Рюпель, вдоль берега которой тянулась мощеная дорога; но теперь на смену трудностям пришли опасности: две-три лошади зашибли себе ноги о неплотно уложенные камни; иные, поскользнувшись на покрытых тиной камнях, упали в реку и погибли вместе с их ездоками. Вдобавок с лодок, стоявших на причале у противоположного берега, в отряд несколько раз стреляли. В этих трудных условиях Анри показал себя достойным предводителем и подлинным другом солдат; действуя осторожно и разумно, он вел людей к спасению и рисковал только собственной жизнью.

    Немного не доезжая Рюпельмонда, ониские кавалеристы наткнулись на нескольких французских солдат, сидевших на корточках вокруг кучки тлеющего торфа. Несчастные жарили кусок конины: то была единственная пища, которую им удалось раздобыть за последние двое суток.

    Завидев всадников, участники этого жалкого пиршества всполошились; они хотели было удрать, но один из них удержал товарищей, говоря:

    - Чего нам бояться? Если это враги, они убьют нас, и по крайней мере все разом будет кончено.

    - Франция! Франция! - крикнул Анри, услыхав эти слова. - Идите скорее к нам, бедняги!

    Измученные французы подбежали к соотечественникам; тотчас их снабдили плащами, дали хлебнуть можжевеловой водки и позволили ехать вместе со слугами, по двое на одной лршади. Они с радостью присоединились к отряду.

    Наконец глубокой ночью добрались до Шельды. Все вокруг было окутано мраком; у самого берега ониские кавалеристы застали двух мужчин, на ломаном фламандском языке они уговаривали лодочника перевезти их на другой берег. Лодочник отказывался и вдобавок угрожал им. Лейтенант, говоривший по-фламандски, велел отряду остановиться, а сам, спешившись, бесшумно приблизился к спорившим и расслышал следующие сказанные лодочником слова:

    - Вы французы, стало быть, должны умереть здесь; вы не попадете на тот берег.

    Один из мужчин приставил к горлу лодочника кинжал и, уже не пытаясь коверкать свою речь, сказал на чистейшем французском языке:

    - Умереть придется тебе, хоть ты и фламандец, если тотчас же не перевезешь нас!

    - Держите его, сударь, держите! - крикнул лейтенант. - Мы вам поможем!

    Француз от изумления ослабил хватку; воспользовавшись этим, лодочник вырвался и проворно отчалил.

    Один из кавалеристов тотчас же смекнул, какую огромную пользу может принести лодка, и выстрелом из пистолета уложил лодочника наповал.

    Оставшись без гребца, лодка перевернулась, и волны прибили ее обратно к берегу. Французы, спорившие с лодочником, первыми сели в нее. Это явное желание обособиться удивило и обеспокоило лейтенанта, и он спросил:

    - Позвольте узнать, господа, кто вы такие?

    - Сударь, мы морские офицеры. А вы, как видно, ониские кавалеристы?

    - Да, сударь; не хотите ли примкнуть к нашему отряду?

    - Охотно, господа.

    - В таком случае, садитесь на подводу, если вы слишком устали, чтобы идти пешком.

    - Разрешите узнать, куда вы держите путь? - спросил второй морской офицер, до того времени молчавший.

    - Нам приказано добраться до Рюпельмонда, сударь.

    - Будьте осторожны, - продолжал тот же офицер, - сегодня утром в том же направлении проехал испанский отряд, очевидно выступивший из Антверпена.

    - Погодите, - сказал лейтенант, - я попрошу сюда нашего командира. - Он знаком подозвал Анри и объяснил ему, в чем дело.

    - А сколько человек было в отряде? - спросил дю Бушаж.

    - Человек пятьдесят.

    - Ну и что же? Это вас пугает?

    - Нет, граф, но я думаю, что следовало бы захватить лодку с собой; она вмещает двадцать человек, и если нужно будет переправиться через реку, это удастся сделать в пять приемов, держа лошадей под уздцы.

    - Согласен, - сказал Анри, - возьмите лодку. А что, при впадении Рюпеля в Шельду есть какое-нибудь жилье?

    - Там целый поселок, - вставил кто-то.

    - Едем туда; угол, образуемый слиянием двух рек, должен быть превосходной позицией… Вперед, солдаты! Распорядитесь, чтобы два человека сели в лодку и направляли ее в ту сторону, куда, поедем мы.

    - Если разрешите, - сказал один из морских офицеров, - в лодку сядем мы.

    - Согласен, господа, - ответил Анри, - но не теряйте нас из виду и присоединитесь к нам, как только мы вступим в поселок.

    - Превосходно, - ответил все тот же морской офицер и сильным взмахом весел отчалил от берега.

    "Странно, - подумал Анри, снова пускаясь в путь, - этот голос мне очень знаком".

    Час спустя они уже были в поселке, действительно занятом испанским отрядом, о котором говорил морской офицер. Внезапно атакованные, испанцы почти не сопротивлялись. Дю Бушаж велел обезоружить пленных и запереть их в одном из домов поселка; по его приказу к ним приставили караул из десяти человек. Затем Анри распорядился, чтобы люди поели, сменами по двадцать человек. Ужин уже был готов: то был ужин захваченных врасплох испанцев.

    Прежде чем подкрепиться самому, Анри отправился проверить сторожевые посты. Спустя полчаса он вернулся. Невзирая на то, что он просил офицеров ужинать без него, они ни к чему не притронулись, но кое-кто от усталости успел задремать.

    При появлении графа спящие проснулись, а те, что бодрствовали, вскочили на ноги. Анри обвел взглядом просторную комнату.

    Медные лампы, подвешенные к потолку, отбрасывали тусклый дымный свет.

    Вид стола, уставленного пшеничными хлебами, окороками жареной свинины и кружками пенящегося пива, раздразнил бы аппетит не только у людей, не евших и не пивших целые сутки.

    Дю Бушажу указали на оставленное для него почетное место.

    Он сел и предложил всем приняться за еду. По тому, как бойко ножи и вилки тотчас застучали о фаянсовые тарелки, Анри мог заключить, что его ждали с некоторым нетерпением и что его приход был желанным для всех.

    - Кстати, - спросил он лейтенанта, - нашлись наши морские офицеры?

    - Да, сударь.

    - Где же они?

    - Вон там, в самом конце стола.

    Действительно, офицеры не только сидели в дальнем конце стола, но и выбрали самое темное место во всей комнате.

    - Господа, - сказал им Анри, - вам там неудобно сидеть, и вы, сдается мне, ничего не едите.

    - Благодарствуйте, граф, - ответил один из них, - мы очень устали и гораздо больше нуждаемся в отдыхе, чем в пище; мы уже говорили это господам офицерам, но они настояли на том, чтобы мы сели за стол, утверждая, что таков ваш приказ.

    Анри слушал с величайшим вниманием, но было ясно, что голос интересует его больше, чем ответ.

    - Ваш товарищ такого же мнения? - спросил он, когда морской офицер замолчал.

    При этих словах дю Бушаж так испытующе смотрел на второго офицера, низко нахлобучившего шляпу и упорно молчавшего, что все военные, сидевшие за столом, тоже стали к нему приглядываться.

    Вынужденный хоть что-нибудь ответить, офицер едва внятно пробормотал:

    - Да, граф.

    Услышав этот голос, Анри вздрогнул. Затем он встал и решительно направился туда, где сидели оба офицера.

    Он остановился подле обоих и, обратившись к тому из них, кто говорил первым, сказал:

    - Сударь, докажите мне, что вы не брат господина Орильи и не сам господин Орильи.

    - Орильи! - в один голос воскликнули присутствующие.

    - А вашего спутника, - продолжал Анри, - я покорно прошу слегка приподнять шляпу, закрывающую ему лицо, иначе мне придется назвать его монсеньером и низко склониться перед ним…

    В то же время Анри отвесил неизвестному почтительный поклон.

    Тот поднял голову.

    - Его высочество герцог Анжуйский! - в один голос воскликнули офицеры.

    - Ну что ж, господа, - сказал герцог, - раз вы согласны признать вашего побежденного, скитающегося государя, я не стану дольше препятствовать изъявлению чувств, которые глубоко меня трогают. Вы не ошиблись, господа, перед вами подлинно герцог Анжуйский.

    - Да здравствует монсеньер! - дружно закричали офицеры.

    Все эти приветствия, хотя и искренние, смутили герцога.

    - Потише, потише, господа, - сказал он, - прошу вас, не радуйтесь больше меня самого удаче, выпавшей на мою долю. Поверьте, не узнай вы меня, я не стал бы первым хвалиться тем, что сохранил жизнь.

    - Как! Монсеньер! - воскликнул Анри. - Вы видели, как мы сокрушаемся о вашей гибели, и не открыли нам, что мы печалимся понапрасну?

    - Господа, - ответил герцог, - помимо множества причин, в силу которых я желал остаться неузнанным, мною руководило следующее побуждение: мне хотелось воспользоваться случаем и послушать, какие надгробные речи будут произнесены в мою честь.

    - О! Монсеньер! Монсеньер!

    - Нет, в самом деле, - продолжал герцог, - я похож на Александра Македонского: я смотрю на войну, как на искусство. Так вот, положа руку на сердце, скажу: мне думается, я совершил ошибку.

    - Монсеньер, - молвил Анри, потупившись, - прошу вас, не говорите этого.

    - А почему? Неужели вы думаете, что я не осуждаю себя, и весьма сурово, за то, что проиграл сражение?

    - Монсеньер, ваша доброта пугает нас, благоволите успокоить ваших покорных слуг, сказав, что вы не испытываете страданий.

    Грозная тень легла на чело принца, еще более омрачив его и без того зловещее лицо.

    - Нет, нет, - ответил он. - Благодарение богу, я чувствую себя лучше, чем когда-либо, и мне весьма приятно ваше общество.

    Офицеры поклонились.

    - Сколько человек под вашим началом, дю Бушаж? - спросил герцог.

    - Сто пятьдесят, монсеньер.

    - Так, так… сто пятьдесят из двенадцати тысяч. Тоже соотношение, что и после битвы при Каннах.^[67]

    - Монсеньер, - возразил Жуаез, - если ваша битва подобна битве при Каннах, то мы все же счастливее римлян: мы сохранили нашего Павла Эмилия!

    - Клянусь спасением своей души, господа, - сказал герцог, - Павел Эмилий битвы под Антверпеном - Жуаез, и, по всей вероятности, для полноты сходства твой брат погиб… Так ведь, дю Бушаж?

    При этом хладнокровно заданном вопросе у Анри болезненно сжалось сердце.

    - Нет, монсеньер, - ответил он, - брат жив.

    - А! Тем лучше! - с ледяной усмешкой воскликнул герцог. - Славный наш Жуаез уцелел! Где же он? Я хочу его обнять!

    - Его здесь нет, монсеньер.

    - Что же он, ранен?

    - Нет, монсеньер, цел и невредим.

    - Но, подобно мне, спасся чудом, скитается, голоден, опозорен, жалок!

    - Я несказанно рад сообщить вашему высочеству, что брат сохранил три тысячи человек и, возглавив их, занял большой поселок в семи лье отсюда.

    Герцог побледнел.

    - Три тысячи человек! - повторил он. - И эти три тысячи сохранил Жуаез! Да знаешь ли ты, что твой брат оказался вторым Ксенофонтом!^[68] Да здравствует Жуаез! К черту Валуа! Право слово, королевский дом не мог бы избрать своим девизом "Hilariter".

    - Монсеньер! Монсеньер! - пробормотал дю Бушаж, удрученный сознанием, что под наигранной веселостью герцога таится злобная, мучительная зависть.

    - Да, да, клянусь спасением своей души, я говорю истинную правду… Так ведь, Орильи?.. Мы возвращаемся во Францию, точь-в-точь как Франциск Первый после битвы при Павии.^[69] Все потеряно, и честь в придачу. Ха-ха-ха!

    Этот смех, горький, как рыдание, был встречен мрачным безмолвием, которое Анри прервал словами:

    - Расскажите нам, монсеньер, каким образом добрый гений Франции спас вашу милость.

    - Эх, любезный граф, все очень просто; по всей вероятности, гений, покровитель Франции, в тот момент был занят чем-то более важным - вот мне и пришлось спасаться самому!

    - Каким образом, монсеньер?

    - Улепетывая со всех ног.

    Никто из присутствующих не улыбнулся в ответ на эту остроту, которую герцог несомненно покарал бы смертью, если бы ее позволил себе кто-нибудь другой.

    - Всем известны хладнокровие, храбрость и полководческий талант вашего высочества, - возразил Анри. - Мы умоляем вас не терзать наши сердца, приписывая себе воображаемые ошибки. Самый даровитый полководец может потерпеть поражение, и сам Ганнибал был побежден при Заме.

    - Да, - ответил герцог, - но Ганнибал выиграл битвы при Требии, Тразименском озере и Каннах, а я выиграл одну только битву при Като-Камбрези, которая не может идти ни в какое сравнение с ними.

    - Вы изволите шутить, монсеньер, говоря, что бежали?

    - Нет, черт возьми! И не думаю шутить; неужели, дю Бушаж, ты находишь, что это предмет для шуток?

    - Разве можно было поступить иначе, граф? - спросил Орильи, желая поддержать своего господина.

    - Молчи, Орильи, - приказал герцог, - спроси об этом у тени Сент-Эньяна.

    Орильи потупился.

    - Ах да, вы не знаете, что произошло с Сент-Эньяном; я расскажу вам это не в трех словах, а в трех гримасах.

    При этой новой остроте, омерзительной в столь тягостных обстоятельствах, офицеры нахмурились, не смущаясь тем, что это могло не понравиться их повелителю.

    - Итак, представьте себе, господа, - начал герцог, делая вид, будто не заметил этого изъявления недовольства, - представьте себе, что в ту минуту, когда неблагоприятный исход битвы уже определился, Сент-Эньяи собрал вокруг себя пятьсот всадников и, вместо того что бы отступать, как все прочие, подъехал ко мне со словами: "Нужно немедленно пойти в атаку, монсеньер". - "Как так? - возразил я. - Вы с ума сошли, Сент-Эньян, их сто против одного француза". - "Будь их тысяча против одного, - ответил он с ужасающей гримасой, - я пойду в атаку". - "Идите, друг мой, идите, - сказал я. - Что до меня, я-то в атаку не пойду, я поступлю совсем наоборот". - "В таком случае дайте мне вашего коня - он совсем обессилел, я же бежать не намерен, поэтому для меня всякий конь хорош". И он действительно отдал мне своего вороного коня, а сам пересел на моего белого, сказав при этом: "Герцог, на этом скакуне вы сделаете двадцать лье за четыре часа". Затем, обратившись к своим людям, он воскликнул: "За мной, господа! Вперед все те, кто не хочет повернуться спиной к врагам!" И он бросился на встречу фламандцам с гримасой еще более страшной, чем первая. Послушай он меня, вместо того чтобы проявить такую бесполезную отвагу, он сидел бы с нами за этим столом и не строил бы в настоящую минуту третью по счету гримасу, по всей вероятности еще более безобразную, чем две первые.

    Дрожь возмущения проняла всех присутствующих.

    "У него нет сердца, - подумал Анри. Как жаль, что сан этого негодяя избавляет его от вызова, который с радостью бросил бы ему каждый из нас!"